– Мне жаль, что так вышло, – проговорил Грэйсон. – Джеймсон не виноват, такая уж у него натура. Как не виноват он и в том… – казалось, непобедимому Грэйсону Хоторну вдруг стало невыносимо трудно подбирать слова, – …что все вот так закончилось.

На мне по-прежнему было нарядное платье. А волосы были уложены в точности как у Эмили.

– Надо было это предвидеть, – продолжал Грэйсон голосом, севшим от эмоций. – Впрочем, я ведь предвидел. Уже на оглашении завещания я понял, что все из-за меня.

Мне вспомнилось, как Грэйсон ломился в мой гостиничный номер в тот вечер. Он тогда был вне себя от злости, требовал признаться, как я все это устроила.

– О чем вы вообще? – спросила я, силясь высмотреть ответ в выражении его глаз. – При чем тут вы? И не говорите, что вы и впрямь убили Эмили.

Между прочим, никто – даже Тея – не называл смерть Эмили убийством.

– Но это правда, – настойчиво произнес Грэйсон. Голос у него подрагивал от напряжения. – Если бы не я, она бы там не оказалась. И не прыгнула бы.

Прыгнула. Во рту у меня пересохло.

– Там – это где? – тихо спросила я. – И как это все вообще связано с завещанием вашего дедушки?

Грэйсон пожал плечами.

– Наверное, надо вам обо всем рассказать, – произнес он, выдержав долгую паузу. – Может, к этому-то все и шло изначально. Может, вы в той же мере загадка, что и… наказание. – Он опустил голову.

Нет, Тобиас Хоторн, я не твое наказание, пронеслось в голове. Но Грэйсон не дал мне возможности сказать это. Он снова заговорил, и остановить его было невозможно:

– Мы знали ее всю жизнь. Мистер и миссис Лафлин проработали в поместье не одно десятилетие. Их дочь с внучками раньше жила в Калифорнии. Девочки приезжали погостить дважды в год – на Рождество, вместе с родителями, и летом, уже одни, недели на три. Зимой мы редко виделись, а вот летом всегда играли вместе. Можно это сравнить с поездкой в лагерь. Там у тебя появляются друзья, с которыми ты видишься всего раз в год и которым нет места в твоей обыденной жизни. Такими для нас и были Эмили с Ребеккой. Они были совсем на нас не похожи. Скай говорила, что это все потому, что они девочки, но мне всегда казалось, что настоящая причина в том, что их всего двое, и Эмили родилась первой. Жизнь в ней била ключом, и родители вечно опасались, как бы она не перегрузила себя. Ей разрешали играть с нами в карты – или в другие спокойные, домашние игры, но слоняться по улице или бегать ей запрещали.

Она вечно просила у нас то одно, то другое. Это стало своего рода традицией. Эмили отправляла нас на охоту, и тот, кто первым отыскивал то, что ей было нужно – чем сложнее и необычнее были поиски, тем лучше, – тот и выигрывал.