Глава 77

Когда Ксандр сказал про вертолет, я не до конца ему поверила, но оказалось, что он не слукавил. На лужайке перед домом и впрямь стояло это чудо техники, готовое в любую секунду заработать лопастями и взмыть в воздух. Орен пустил меня на борт только после тщательной проверки кабины. Но даже тогда он настоял на том, что лично сядет в кресло пилота. Я забралась в задний отсек и столкнулась там с Джеймсоном.

– Вертолет заказывали? – поинтересовался он, точно не было на свете ничего обыденнее.

Я села в кресло рядом с ним и пристегнулась.

– Удивительно, что ты решил подождать, а не лететь сразу же.

– Я же уже говорил, Наследница, – криво усмехнувшись, напомнил он. – Я не хочу совершать такие путешествия в одиночку.

На краткий миг мне показалось, что мы снова сидим в салоне машины и несемся по гоночному треку к финишной прямой, но тут за окном вертолета мелькнуло что-то черное.

Смокинг. Грэйсон с непроницаемым выражением лица поднялся на борт.

А Джеймсон сказал вам, что это я ее убил? Эхо этого вопроса по-прежнему стояло в ушах, не давая покоя разуму. Джеймсон, будто бы почувствовав это, вскинул голову.

– А ты тут что забыл? – спросил он брата.

Ксандр пообещал, что я буду первой, а оба брата за мной «подтянутся». Вот только про Джеймсона этого было сказать нельзя, подумала я, и нервы натянулись, точно струны. Он первым добрался до вертолета.

– Можно присесть? – спросил Грэйсон, кивнув на пустое кресло. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Джеймсона, чувствовала, что он хочет, чтобы я сказала «нет».

Но я кивнула.

Грэйсон сел позади меня. Орен удостоверился, что все пристегнулись, и запустил двигатель. Пропеллер завертелся. Всего за минуту шум лопастей сделался почти невыносимым. Мы взмыли в воздух, а сердце тревожно заколотилось у меня в горле.

В прошлый раз мне понравилось летать на самолете, но теперь все было иначе: сильнее, острее. И шум, и вибрации, и усугубившееся чувство, что между мной и воздухом – или мной и землей – нет почти ничего. Сердце колотилось о ребра, но я его не слышала. Я и мыслей-то собственных не слышала – ни о том, как дрогнул голос Грэйсона, когда он задал мне тот самый вопрос, ни о той минуте, когда Джеймсон сказал, что целовать и любить его необязательно.

Я могла думать лишь об одном – о том, что осталось внизу.