Лифт вверх — еще один коридор — лифт вниз.

Эрик Вильсон, как и обещал, ждал в своем кабинете. И, как и обещал, не изменил своего мнения.

— Я не буду звонить прокурору и обсуждать с ним это задержание. В прошлый раз, Эверт, я поддался на твой шантаж, но теперь даже не надейся.

— В таком случае сегодня вечером его придется выпустить.

— Я дал тебе шанс, Эверт, ты им не воспользовался.

— Он выйдет, и тебе прекрасно известно, что это значит. Бумаги, которые выкрали из твоего сейфа, Вильсон. Ты лучше меня знаешь, что в них и что станет с Хоффманом, если Заравич об этом узнает.

— Но мы не можем держать за решеткой того, кто даже не подозревается в совершении преступления.

Гренс поднял глаза на шефа. Аргументы были исчерпаны.

Вильсон играл по правилам, при этом не открывал всех своих карт.

— И потом, Эверт. Я еще могу понять, почему это так важно для Пита Хоффмана. Но почему это так волнует тебя? Оба мы знаем, чем обязаны Хоффману. Но что он такого сделал для тебя лично, что ты о нем так печешься?

Этот вопрос шефа застал комиссара врасплох. Он не был готов на него ответить, пока по коридорам отделения полиции бродил неразоблаченный полицейский-оборотень. Гренс поднялся, чтобы идти, но Вильсон его оста- новил:

— Это, наверное, твое, Эверт?

И показал на мобильник на своем столе — один в один потерянный мобильник Гренса.

— Я искал тебя утром. Взрыв, дом Хоффмана, — я хотел знать об этом больше. И, когда я набрал твой номер, зазвонил телефон в коридоре. Твой телефон, Эверт. Он лежал на копировальном аппарате. Подозреваю, утро выдалось жарким.

Этот мобильник искала вся его маленькая следственная группа на кухне в квартире на Свеавеген.

— На копировальном аппарате?

— Да. Возьми его. Это расследование… Эверт, ты всегда должен быть на связи. Положи его в карман и не вынимай без необходимости.

Гренс поблагодарил шефа и на этот раз сделал так, как тот велел. Мобильник проскользнул во внутренний карман, и комиссар вышел из кабинета, — к кофейному автомату, за двумя чашками черного.

В его распоряжении было три дня, от которых ничего не осталось.

Время стремительно приближалось к роковой точке.