– Сара, вы идете? – Льюис стоял возле двери – портала в служебный коридор.

– А актеры сейчас в театре? – спросила я, не в силах оторвать взгляд от картин.

«А что, если Джон Райли и Эндрю Фаррел были правы не только в том, что этим театром руководит убийца? Что, если этот убийца – не человек?»

– Никого нет, – ответил Льюис. – Актеры приедут к шести тридцати. Им нужно только переодеться, и все, встречай, зритель.

– Они сегодня не репетировали? – удивилась я, не переставая смотреть на ворона и мальчика в огне.

– Утром. Потом уехали. Так что, вы идете?

– Иду.

Чем ближе мы подходили к кабинету художественного руководителя, тем хуже мне становилось. Я вспомнила, как чуть было не зашла туда почти месяц назад.

«Зачем я сюда приходила? – в ужасе подумала я. Память не давала ответа на этот вопрос около минуты. Я начала паниковать, но вдруг вспомнила: – Я пришла к Тому. Просто так. Чтобы увидеть его».

Мое сердцебиение усилилось. Но не из-за слепой влюбленности в актера – по другой причине. Я вдруг почувствовала, что начинаю злиться. Я злилась на Джейн, которая должна была стоять рядом со мной в эту минуту, а на деле была очень далеко. Дальше, чем когда-либо.

– Ред, вы тут? – спросил Льюис, заглянув в кабинет. Я стояла позади юноши, сжимая кулаки. И злилась. Очень сильно злилась.

– Кажется, он вышел, – Льюис улыбнулся, посмотрев на меня. – Вы пока проходите. Ред скоро придет.

«Марионетка, – подумала я, глядя на юношу. – Ты – марионетка. Как и Том. Как и Циркач, Ирландец, Близнецы и Барон. Ты – марионетка. Вы все – марионетки».

– Спасибо, – не своим голосом ответила я и зашла в кабинет, утопающий в темноте.

Помещение, предназначенное для художественного руководителя, напоминало склеп. Только пахло здесь не сыростью и плесенью, а дымом. Легким, еле ощутимым. Так порой пахнет духами, когда заходишь в парфюмерный отдел в магазине.

Пройдя внутрь, я насчитала три окна. Они были наглухо зашторены светонепроницаемой тканью черного цвета. Занавес, как растопленный мазут, струился от высокого потолка к самому низу, где был расстелен расписной ковер. Черно-красный. Классический цвет театра «GRIM» – пожар в ночи.

В кабинете стоял полумрак. У правой стены на большом рабочем столе я заметила канделябр. Только он освещал прямоугольную комнату, похожую больше на гримерку актера, а не на помещение, где решаются коммерческие дела театра.

– Можете присесть на диван, – сказал Льюис, напугав меня. Я думала, что он уже ушел и в комнате осталась я одна. Молодой человек стоял у дверного косяка. Он облокотился на шкаф, который почти прилегал к проему.