Пока еще не было слишком поздно…

Он собирался поставить точку последним деянием свободы. Освобождением. Вдруг его пронзила головокружительная мысль: это деяние в глазах Господа и церкви считалось одним из самых достойных порицания – именно поэтому он и видел в нем свое величайшее освобождение.

Войдя в неф через маленькую дверь возле хоров, он ниоткуда не ощутил дыхания Господа. Ничего не ощутил, кроме кладбищенского холода и мрака. Ничего, кроме груды камней, воздвигнутой людьми в знак почтения к отсутствующему Богу. Подумать только, во имя этой отсутствующей величины в одной Франции было возведено более десяти тысяч аббатств и пятидесяти тысяч приоратов. Не говоря уже об остальном мире. Церкви, храмы, мечети, синагоги, бесчисленные шедевры живописи и скульптуры… Нет, человек решительно создание парадоксов и излишеств.

По боковому проходу он дошел дотуда, где накануне оставил стремянку – ею пользовались братья, когда меняли лампочки. Вечерний свет с трудом проникал сквозь высокое окно, сквозь которое виднелась островерхая крыша западной башни.

Алюминиевая стремянка была на месте. Оставалось найти то, что было спрятано за пьедесталом одной из статуй.

54

54

Они затормозили перед монастырем и быстро как один выскочили из машины. И сразу увидели приора, который шел им навстречу. Должно быть, он услышал шум мотора. Других звуков в долине слышно не было.

С него словно сошел налет высокомерия и враждебности, хорошо им известный.

Глядя на него, Сервас нахмурился, почуяв неладное. Видимо, толстый монах недавно плакал: глаза были еще красные от слез. Под черным наплечником прятались крепко стиснутые руки.

– Произошло нечто ужасное, – сразу же сказал он. – Очень страшное.

– Что? – в нетерпении спросила Циглер.

Но приор отвернулся, не в силах больше произнести ни слова.

Он пошел впереди через вымощенный плиткой двор к старинному проходу для послушников, который вел в монастырь. Дальше они шли по галереям сначала налево, потом направо, поднялись по галерее, ведущей в трапезную, где по стенам стояли каменные скамьи, и дошли до двери в церковь. Дверь вывела их в неф перед хорами, но приор снова свернул налево. И тут Сервас их увидел. Остальных монахов. Они сгрудились в боковом проходе и сейчас очень напоминали зверей Делайе: такие же застывшие, безмолвные, с вытаращенными глазами, уставленными куда-то вверх.

Аббат висел на грубой пеньковой веревке, и петля проходила у него прямо под черной с проседью бородой. Лицо склонилось набок – может быть, из-за сломанных шейных позвонков, – и на нем застыло по-христиански спокойное и безмятежное выражение. Ноги повисли в метре от пола и в нескольких сантиметрах от металлической стремянки, обычно служившей совсем для других целей.