— Мама боится, что теперь меня заберет социалка.

— Обязательно заберет, — сказал Петер.

— Но там, на канатке, я ничего не хотел, мне пришлось, мне просто пришлось взять ее… Ты потом сможешь что-нибудь сделать? Ты же полицейский.

Фабиан был сломлен. Такого отчаяния в его голосе я не слышала никогда.

Когда же всему этому наступит конец?

Потом Петер все же сдался и ушел. Я отправила ему вслед сообщение: «Если ты не прекратишь приходить, я заявлю на тебя в полицию» — и следующим утром начала новую жизнь.

Я решилась, когда услышала отчаяние в голосе Фабиана. Или немного раньше, после разговора с Микки. Наверное, я все поняла в тот момент, когда он встал и оставил меня одну в саду, залитом лунным светом.

— Так нельзя, — сказал он.

В моей жизни должен быть смысл.

Вот тогда я и приняла решение. И у меня должно получиться.

Это последняя развилка, другой дороги просто не будет.

Ни один год больше не пройдет зря. Теперь я не сделаю ни одного неверного шага, не буду ни ползать, ни прогибаться, никаких мужчин и никакого алкоголя.

Я не убегу. Я все исправлю.

Некрасиво подставлять других. Но Фабиан никогда бы меня не простил, если бы узнал, как все было на самом деле. Ему этого не понять. Конечно, он считал меня слабой, безвольной и зависимой, но я должна была тащить себя за волосы сама. Потому что мы оба понимали, какую ему придется принести жертву, если я запишусь на реабилитацию.

Но и продолжать так дальше я уже не могла. Нам обоим нужна была помощь — и Фабиану, и мне.

Как ищейка, я обыскала каждую комнату, перерыла все и перевернула дом вверх дном. Мойка на кухне была заляпана красным, а на столешнице выстроилась шеренга пустых бутылок.

Из своей комнаты вышел, прихрамывая, Фабиан.

— Что ты делаешь, мама? — Он потянул носом воздух.

— С этим покончено.