Но потом все же решаюсь и снова выхожу из дому.

Под фонарем почти неподвижно висит пелена мороси. За жалюзи в кухне Жаклин горит свет.

Обхожу «БМВ» и стучу в дверь так, что руке становится больно:

— Жаклин! Фабиан! Откройте! — Обхожу дом, стиснув ладони, стучу в стеклянную дверь со стороны сада. — Откройте! Я знаю, что вы там! — Прижимаюсь лицом к стеклу и вижу в полутьме чей-то силуэт. — Фабиан! Я должен с тобой поговорить!

Он настороженно смотрит на меня сквозь запотевшее стекло. Снимает наушники, вешает их на шею и поворачивает замок. Сильным рывком открываю дверь, так что Фабиан вылетает вслед за ней на крыльцо, а наушники падают на землю.

— В чем дело? Мамы дома нет.

Он пятится назад, упирается спиной в кирпичную стену. Я сжимаю кулак, рука дрожит. Вспоминаю Анди у школьного туалета и того рослого парня во дворе стокгольмской школы, который потом покончил с собой.

Меня разрывает от желания бить.

— Я знаю, что ты сделал с Беллой, — говорю я.

— Нет.

Фабиан задыхается. У него белеет лицо, плечи прижаты к стене дома.

— Я знаю, что ты сделал на площадке во время праздника.

Фабиан смотрит по сторонам в поисках пути для бегства. Вытягивает перед собой руки. Те же руки, которыми он трогал Беллу.

— Что вы имеете в виду?

Он всматривается в темноту за моим плечом и в тот миг, когда я оглядываюсь, вырывается и бежит. Три быстрых шага, бросок, захват сзади — и я заламываю ему левую руку за спину.

— Не надо! Не надо!

Адреналин заглушает все. Я не могу этого прекратить. Тащу Фабиана к двери и заталкиваю в дом.

— Ей пять лет, ублюдок! Ты понимаешь, что ты больной?

— Но я не трогал ее!

Моя рука замирает у его подбородка, я прижимаю его к стене, он не может дышать.