74

74

Когда дверь за супругами Трюсте захлопывается, у нее едва не подкашиваются ноги. Вести внешне нормальный разговор с Уильямом Трюсте, тогда как в голове лихорадочно кружат мысли о его следующем шаге, требовало напряжения, которое теперь отпускает. Результат — дрожь во всем теле. Она хватается рукой за спинку стула и стоит так, глубоко дыша.

Она была уверена, что они возьмут ее с собой. Завезут куда-нибудь, убьют, а потом избавятся от трупа. Наверно, бросят в море, так она думала. И в этом была надежда; забрав ее отсюда, Трюсте пойдет на риск. Кто-то может увидеть, кто-то — услышать. Я сумею сбежать, думала она. Достаточно, чтобы он на секунду отвлекся, и у меня будет шанс.

И другая мысль. Что, если ему удастся. Если это последний час ее жизни.

Рано или поздно следы приведут сюда, думала она. Достаточно многие знают, куда я собиралась. Я ведь сказала Лоотсу и Бюле, что побеседую с Трюсте, да и Карлу, наверно, тоже? Спасти меня они не успеют, но через некоторое время поиски приведут сюда. Ему не скрыться, рано или поздно они вычислят, что́ он сделал.

Но увидев в дверях Хелену Трюсте, она поняла, что все будет иначе.

Никто не станет искать меня здесь, думает она и чувствует, как облегчение, что она одна, мало-помалу уступает место панике. Когда они спросят Трюсте, а спросят они обязательно, он ответит, что я была здесь некоторое время, а потом уехала, вроде как собиралась на паром, может, даже назовет час отправления.

Карен смотрит на часы и, как наяву, слышит голос Уильяма Трюсте: “Она сказала, что попробует успеть на паром в полвосьмого”.

Они опросят персонал пароходства, проверят по регистрационному номеру, была ли моя машина на борту. Наверно, просмотрят и записи камер наблюдения и увидят, что за рулем сижу я. Лица не видно, потому что я занята мобильником. Но они узнают мои длинные темные волосы под шапкой. Узнают куртку и клетчатый шарф.

Машину найдут где-нибудь на Хеймё. Вероятно, неподалеку от моря. А моя сумка будет лежать на сиденье. Найдут мобильник, проверят, звонила ли я куда-нибудь. Нет, не звонила, но, может, послала кому-нибудь эсэмэску, например маме. Наверно, что-нибудь вроде: я больше не в силах.

Она громко кричит.

Звук несколько раз прокатывается меж сводчатым потолком и кирпичным полом — никаких сомнений: она взаперти. В полном отчаянии она встает, подходит к двери. Да, оставляя ее здесь, Уильям Трюсте мог не волноваться: дверь новая, стальная, выбранная специально, чтобы защитить богатство, какое представляют собой одиннадцать бочек виски 1947 года.