— Когда увидел её, у меня отлегло с души. Но потом я вспомнил про сестру…

Соитиро изо всех сил сдерживал слёзы, но когда Тосия протянул ему носовой платок, беззвучно разрыдался. Глядя на его дрожащие руки, вытирающие платком глаза, Акуцу чувствовал, как в груди у него всё сжалось. До смерти сестры ещё оставался какой-то выбор: на худой конец, можно было бы пойти в полицию, зато избежать худшего. Однако этого не случилось — настолько отрезанной от окружающего мира была его семья.

— В следующий раз я увидел сестру, когда от неё остался только прах. В крематории, слушая сутры, я думал о том, что никогда уже не увижу сестру, и душа моя разрывалась на части. Но то, как надо мной издевались в той машине, въелось мне в память, а умирать я не хотел, не хотел быть убитым, и эти мысли всё время крутились у меня в голове…

В октябре мы с матерью перебрались в Киото, откуда она была родом. Бабушка и дед были людьми недушевными. И почему все взрослые такие сердитые? Мать, не объясняя причин, перебралась вместе со мной в квартиру в черте города…

Через некоторое время Тиёко начала работать в строительной компании недалеко от родительского дома. Соитиро стал ходить в местную школу. Жили они небогато, но смогли вернуться к нормальной жизни. Близких друзей он не завёл, зато никто его особо не задирал. Среди небольших радостей был праздник Гион, особенно дни «ёияма».[154]

— Денег мне давали пятьсот иен. Я всё время сомневался — то ли на развлечения их потратить, то ли на еду. До сих пор, когда слышу звуки гонга, каждый раз слёзы наворачиваются на глаза от ностальгии. Мы с матерью подолгу гуляли по праздничным улицам, каждый раз я умолял её погулять ещё и ещё… Вот уж поистине огромная радость была!

Тосия, сидевший рядом с Акуцу, представил себе эти праздничные картины, и лицо его немного смягчилось.

— Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что, возможно, был счастлив в Киото…

Слово «счастлив» болезненно отозвалось в душе Акуцу, перед которым сгорбившийся Соитиро потягивал кофе.

— В первом классе средней школы я набрал газет в префектурной библиотеке и изучил дело «Гин-Ман». Мне захотелось в нём разобраться. В одной из газет была статья о кассетах, и я вспомнил, как сестра говорила об этом в общежитии строительной компании. Я похолодел. Если полиция узнает, что на той кассете мой голос и голос моей старшей сестры, то меня могут арестовать… Я стал подозрителен; мне всё время казалось, что за мной следят. Кстати, среди вещей покойной сестры была эта кассета, с именем какого-то певца на наклейке. Я ни за что не хотел её выкидывать — и сохранил по секрету от матери. После прочтения статьи я начал бояться, что кто-нибудь прослушает кассету в моё отсутствие, и стал носить её повсюду с собой.