После еще десяти минут вины и беспокойства я вышел из библиотеки. По дороге я прошел мимо мемориальной доски, посвященной Уильяму Гарсону, а напротив нее — более добрый и мягкий портрет по сравнению с тем, что висел в Бейнберри Холл.

Застыв у картины, я заметил, что внешность мистера Гарсона была не единственной разницей между двумя портретами.

Здесь в правой руке он сжимал трость.

Я сосредоточился на ней, рассматривая каждую деталь. Эбонитовая трость. Серебряная ручка. Уильям Гарсон так крепко сжимал ее, что костяшки пальцев скрючились, словно закаменев. Увидев все это, я вспомнил звук, который слышал несколько раз в предыдущие дни.

Тук-тук-тук.

По моему телу пробежал холод. Такой же ледяной, как в ту ночь, когда я впервые услышал проигрыватель.

«Нет, — подумал я. — Это просто нелепо. Призрак Уильяма Гарсона не бродит по Бейнберри Холл, а его трость не стучит в коридорах».

Но холод продолжал обнимать меня изнутри, даже когда я вышел на улицу в июльскую жару, и стук эхом отдавался в моих мыслях всю дорогу до дома.

Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

Марта Карвер приезжает незадолго до заката, с застенчивой улыбкой и вишневым пирогом.

— Это из пекарни, — объясняет она. — Мы печем свежую выпечку каждое утро, поэтому я люблю раздавать друзьям то, что осталось.

Я принимаю неожиданный подарок, искренне тронутая.

— Разве мы друзья?

— Надеюсь, мы сможем ими стать, Мэгги. У нас… — она замолкает, не зная, как я отреагирую на то, что она скажет. — У нас больше общего, чем у многих людей.

Я так понимаю, она считает моего отца виновным. Возможно, она права, хотя я начинаю в этом сомневаться. Тот факт, что книга доказала свою правоту почти на каждом шагу, говорит о том, что кто-то другой стал причиной смерти Петры Дитмер.

Или что-то другое.