Две женщины выходят из кухни. Спустя пару минут Ханна возвращается и плюхается на стул. Я не могу не пожалеть ее. Она воровка. Она лгунья. Но еще ее жизнь была намного тяжелее, чем моя. Я всегда забываю, что, несмотря на все то горе, что мы пережили, пребывание в Бейнберри Холл сделало нас богатыми.
Когда Ханна пододвигает мне ключи, я толкаю их обратно по столу.
— Слушай, — говорю я, — я не хочу оставлять все эти вещи в доме. На следующей неделе, если хочешь, можешь прийти и забрать все, что планируешь продать. Там дофигища антиквариата. И за него можно выручить кучу денег.
— И все это твое, — добавляет Ханна.
— Не совсем. Почти все досталось нам вместе с домом. Так что это ничейное. Можешь считать, что твое.
— Я подумаю, — Ханна забирает ключи с благодарным кивком и сует их в карман. — Но просто чтобы ты знала, я их и не использовала, чтобы пробраться в дом, пока ты там была.
Я склоняю голову.
— В каком это смысле?
— В таком, что в дом можно проникнуть другим способом.
— Каким?
Ханна тянется за другой сигаретой, но передумывает. Вместо этого смотрит на свои руки и тихо говорит:
— Я заходила через заднюю дверь.
— В Бейнберри Холл нет задней двери.
— Она спрятана, — говорит Ханна. — Мама много лет назад мне ее показала.
И я снова ищу признаки того, что она лжет. Я ничего не нахожу. В этот момент у Ханны Дитмер самое искреннее выражения лица с тех самых пор, как я ее встретила.
— Пожалуйста. Скажи мне, где она?
— В задней части дома, — говорит Ханна. — За плющом.
13 июля