— Я так понимаю, ты поэтому сказала, что все написанное про ту ночевку — правда.

— Что-то и было, — говорит Ханна. — Ты правда думала, что в шкафу кто-то был, и начала психовать. И ты правда меня ударила. Хотя я в ту ночь была той еще сучкой и, пожалуй, это заслужила. Так что да, твой отец многое выдумал, но результат был тот же — мы ушли раньше, и наша мама так взбесилась, что запретила снова ходить в ваш дом.

— Тебе не нужно было врать об этом, — говорю я. — И не нужно было подстраивать все это дерьмище с призраками. Проигрыватель и мишка.

Ханна тушит сигарету.

— Какой мишка?

— Сама знаешь какой, — рявкаю я. — Бастер.

— Я не видела Бастера с той ночи, как исчезла Петра.

Я пялюсь на нее, ища признаки того, что она врет. Но теперь лицо Ханны похоже на маску и прячет все эмоции.

— Думаю, лучше тебе отдать ключи, — говорю я. — От ворот и от самого дома.

— Если ты так настаиваешь, — отвечает Ханна.

Она выходит из кухни и исчезает наверху, тяжело ступая по ступенькам. Спустя несколько мгновений тень скользит по стене в кухне, затемняя столешницу. Я оборачиваюсь и вижу в дверях Эльзу Дитмер, одетую в ту же ночную рубашку, что и в тот вечер, когда я вернулась в Бейнберри Холл. Крестик на ее шее блестит в свете кухонной лампы.

— Ты не Петра, — говорит она, шаркая ко мне.

— Нет, — отвечаю я. — Я Мэгги Холт.

— Мэгги, — Эльза уже возле меня, ее холодные руки на моих щеках, а глаза смотрят в мои. — Не оставайся в том доме. Ты там умрешь.

Ханна заходит на кухню со связкой ключей в руках. Ее лицо вытягивается при виде ее матери.

— Мама, тебе надо отдыхать, — говорит она, мягко отталкивая ее от меня.

— Я хочу увидеть Петру.

— Я тебе говорила, Петра ушла.

— Куда? — голос Эльзы выражает такое горе, что я хочу закрыть уши. — Куда она ушла?

— Мы завтра об этом поговорим, — Ханна смотрит в мою сторону, забеспокоившись, что я осужу ее за решение не говорить матери правду. Я бы не посмела. Уж я-то хорошо знаю, как сильно ранит правда. — Давай, пошли в кровать.