Смерив меня презрительным взором, премьер надменно изрёк:
— Сто баксов.
— Чего? — нахмурился я.
— Мой автограф стоит сто долларов, — отчеканил он, задрав нос.
Я мысленно выругался, но полез за бумажником, вытащив три бумажки, протянул ему. Мельгунов кончиками пальцев выхватил купюры, небрежно сунул в карман, изящным движением вынул изысканную перьевую ручку с корпусом под цвет циферблата его часов и ярко блестевшим камешком на зажиме.
— Для кого? — деловито поинтересовался он.
— Для Екатерины Павловны.
Каллиграфическим почерком он нанёс на обратной стороне надпись, размашисто расписался, и отдал мне.
— Игорь Евгеньевич, она ещё просила вам передать письмо, — я изо всех сил старался придать голосу искреннюю любезность.
Мельгунов взял брезгливо конверт, демонстративно разорвал на мелкие клочки и бросил в урну.
— Что-то ещё? — поинтересовался он.
— Нет, больше ничего, благодарю вас.
Меня подмывало съездить ему в морду, и стоило огромных трудов взять себя в руки. Мельгунов развернулся и лёгкой походкой проследовал в коридор. Обернувшись, я заметил на лице Верхоланцева такую гадливость, будто он случайно наступил в дерьмо.
— Олег, иди сюда, — он поманил меня, указывая на стул, где только что сидел Мельгунов. — Поговорить надо.
— Да я и так все слышал, — с иронией сообщил я, усаживаясь напротив него.
Верхоланцев усмехнулся в усы.
— Слушай, что я придумал. Семён напишет сцену, где вы ссоритесь с этим козлом, ты случайно ранишь Милану, суд, пожизненный приговор. А потом мы устроим тебе побег из тюрьмы. И куча всяких сцен. Все, что запланировали. А этот мудак знать не должен. Семён, ты согласен?
Сценарист понимающе кивнул, и сделал пометку в блокнотике. Почему это Верхоланцев так заботится обо мне? Решил насолить Мельгунову, который ему надоел? Или по какой-то другой, не ясной мне, причине?
— Не вешай нос, Верстовский! — весело бросил Верхоланцев. — Этот ублюдок для всех заноза в заднице. Отдыхай!
Я встал, но на секунду замешкался, беспокойство о Милане не отпускало меня. Верхоланцев, перехватил мой взгляд, и всё понял: