На первой же исповеди священник, внимательно выслушав ее, вздохнул:

– Вся ваша жизнь – страдание, похожее на искупление . Я думаю, что вы несете не только свой крест, но и крест своих близких и любимых людей.

– Я хочу, – прошептала Мила, – встретиться с ними в другой жизни и прожить ту счастливую жизнь, которую отняли у них и у меня здесь.

Священник серьезно посмотрел на нее.

Перелистывая за ланчем газеты, она вдруг наткнулась на заголовок:

...

«У “НАЦИОНАЛЯ” МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ХОЗЯЕВА… ПУСТЬ ДАЖЕ И БЫВШИЕ…»

Чуть отодвинувшись от газетного листа, чтобы было удобно выцветшим дальнозорким глазам, Мила дважды прочитала статью и похолодела. Газета задрожала в ее руках.

...

«…Липгардт оставил после себя документ, дающий возможность показать фигу столичным властям. Этот документ – завещание. Предусмотрительный Липгардт завещал весь свой отель вместе с его имуществом и убранством… единственной дочери, родившейся в 1913 году. Документ выполнен по всем правилам и заверен у двух нотариусов».

Не было никаких сомнений в том, что «единственная дочь» – это она сама – Милица Федоровна Вершинская, в девичестве – Липгардт!

– Папа завещал мне отель, – пробормотала Мила, пытаясь оправиться от изумления. – Тот самый… Тот самый ! В котором я встретила и потеряла свою единственную любовь, в котором был зачат мой единственный сын, в котором, наконец, находится таинственная напольная ваза с фамильным гербом!

Целый час она ходила по комнате, стараясь собраться с мыслями, несколько раз брала в руки газету, уверенная в том, что сейчас она найдет подвох или ошибку. Но ошибки не было. Она устало опустилась в кресло, сняла трубку и набрала номер турагента.

– Мне нужна виза в Россию, – сказала она глухим голосом. – И билет до Москвы… Да… Неважно, каким классом. Главное – до Москвы!