В интернете обнаружились свежие фотографии Ричарда Перната с какого-то благотворительного ужина. Выглядел он неплохо, хотя постарел, и залысины удлиняли и без того худое лицо. Фотограф запечатлел его в компании мужчин в смокингах и женщин в вечерних платьях – все усмехались, глядя мимо камеры, и только Пернат в упор смотрел в объектив.
Джейкоб распечатал фотографию и положил на стол изображением вниз. Она еще понадобится, но нечего сукину сыну пялиться.
Далее выяснилось, что Пернат взял пример с отца и умело скрывал доходы. За ним не числились автомобили, он не владел недвижимостью. Его контора на Оушен-авеню, 1491, работала с десяти утра до пяти вечера.
Завтра будет день.
Послав отчет Маллику, Джейкоб улегся в постель, надеясь выспаться.
Не тут-то было. Заплутав в часовых поясах, он проснулся в половине четвертого. В груди покалывало; Джейкоб развернул пражское письмо и сел за компьютер. Когда за окном уже рассасывался синяк ушибленного неба, он прошел в спальню и выдвинул ящик комода.
Глава пятьдесят вторая
Глава пятьдесят вторая
Дом, куда ежедневно приходил молиться Сэм Лев, душный подвал с разноликими стеллажами и ковчегом из покоробившейся фанеры, сильно уступал каменному величию Староновой. На складных металлических стульях полтора десятка стариков – миньян с лишним – клевали носом, дожидаясь начала утренней молитвы. Сэма не было. На Джейкоба никто не обратил внимания, но вдруг за его спиной прогудел чей-то голос:
– Глазам своим не верю.
Эйб Тайтелбаум начинал в гастрономе – таскал неразделанные туши и тридцатифунтовые ящики с копченым лососем. Полвека спустя он выглядел цирковым силачом – широкогрудый, кряжистый, коренастый.
– Бьенвенидо[61], чужеземец, в край старых хрычей, – сказал он, до хруста стиснув руку Джейкоба.
– Ужасно вам рад.
Эйб прищурился:
– Ты ныне пользуешься помадой? – От его хлопка по плечу ребра Джейкоба завибрировали, точно камертон. – Признайся, тебя изувечила какая-то девица.
– Как всегда. Еще раз спасибо за помощь.
– Какую помощь? Я что, помогал?
Джейкоб напомнил о загородном клубе.
– Ах, это. Пустяки. Люблю, когда они пресмыкаются. Только поэтому и плачу членские взносы.