Если пассажир чист, надо убедиться, что с ним не произойдет ничего дурного.

Если пассажир – сообщник, можно взять обоих.

Бульвар рапирой пронзал порочное сердце Голливуда. Все сомнения касательно цели Перната развеялись, когда у Хайленда он свернул налево.

Джейкоб выехал на Кауэнга и погнал параллельно 101-му шоссе. Перед Барэм-бульваром взял вправо и, миновав водохранилище, тряскими проселками во тьме двинул к холмам.

Скорость держал умеренную. Он понимал, что объект доберется на место раньше, чем он, но выбора не было: в ясную ночь, на темной пустынной дороге фары вмиг его выдадут. Джейкоб оставил только габариты – квелые янтарные огоньки. Случись встречная машина, он станет сюрпризом для водителя. Но риск невелик, игра стоит свеч.

Телефон выплюнул эсэмэску.

Джейкоб его вырубил.

Постройки, предсмертные вдохи цивилизации, встречались все реже. Джейкоб в одиночку пробирался сквозь ночь. Помощи ждать неоткуда. Далеко внизу дрожало желтушное марево города. Наконец долготерпение и муторная езда украдкой были вознаграждены: вписавшись в дорожную шпильку, в полумиле впереди Джейкоб увидел две вишнево-красные точки. Они качнулись влево, потом вправо, снова влево и пропали в серых складках холмов.

Джейкоб непроизвольно придавил газ, но тотчас сбросил скорость. Ни к чему устраивать слалом. Скоро будем на месте. Уж точно. Знакомые места. Он подъезжал к Касл-корту.

Разбитый сосуд

Разбитый сосуд

Всю дорогу до шула ее преследует видение рослых незнакомцев – их жуткая безмятежность.

Взбираются на чердак. Короб с глиной она ставит возле гончарного круга. Перел достает инструменты, закатывает рукава.

– Ах, чтоб меня! Воды-то нет.

Очумелая, она машинально берет ведро и шагает к лестнице.

– Стой! – кричит Перел.

Она замирает.

– Тебе нельзя на улицу, – объясняет Перел. – А сюда им вход заказан. Понимаешь, Янкель? Здесь тебе ничто не грозит, я ручаюсь.

Она кивает. Воистину, ребецин непредсказуема.

– Их-то можно не опасаться. Юдль не знает, что ты здесь бываешь, верно? Он тебя не спрашивал про чердак?