– Вы только не торопитесь, – сказал Артур, – и не пропустите чего-нибудь важного. Лучше не жалейте времени и подробно разузнайте обо всем. Вчера вечером я спросил доктора Каслтона, почему бурлил океан, и он высказал предположение, что там находился вход в преисподнюю и Сатана просто открыл двери для проветривания. Он такой: для него коли не рай, так значит, непременно ад. Но вот как старый Петерс протянул так долго на кошмарных снадобьях Каслтона, просто уму непостижимо… Ой, кто это?
В дверь негромко постучали. Прибыл мой гость.
Мне не удалось вернуться к Бейнбриджу так скоро, как я рассчитывал. Дела задержали меня в городе до позднего вечера, и я освободился лишь к девяти часам. В десять я послал за экипажем, и меня доставили к дому Петерса незадолго до полуночи.
Я нашел Петерса крепко спящим, а Бейнбриджа дремлющим в кресле. Шум моих шагов разбудил молодого доктора. Он с улыбкой поднялся на ноги, явно обрадованный моим появлением. Я с первого взгляда понял, что он преуспел в своих стараниях выведать у Петерса тайны антарктического путешествия.
– Ну как? – спросил я.
– Даже если нам ничего больше не удастся узнать, – сказал Бейнбридж, – добытых мной сведений достаточно, чтобы объяснить все загадочные явления, описанные По, как реальные факты, а также многие тайны, которые он постиг шестым чувством, явленным в сем гении в виде некоего сплава ясновидения и прозорливости, – тайны, о которых он говорит языком, не вполне доступным пониманию простого смертного. Во всяком случае, я отнюдь не разочарован; и мы еще многое можем узнать. Остались непонятными разные интересные
– Но правда ли все это? Не выслушивали ли вы просто сказки – или, вернее, матросские байки?
– Завтра я обстоятельно поведаю вам обо всем, что узнал, ненадолго прерывая свое многочасовое повествование для того лишь, чтобы удовлетворить насущные потребности сей скорбной развалины, – он указал на Петерса. – И когда вы подумаете о том, что он собой представляет, вы скажете, мог ли такой человек или кто-нибудь из его приятелей-моряков сочинить подобную историю. Я признаю, что в течение дня старик несколько раз начинал слегка заговариваться и что он имеет обычную для моряков склонность к преувеличению – поэтому иногда мне приходилось призывать на помощью всю свою проницательность, дабы отличить действительные факты от вымысла и отделить правду от неправды. Похоже, Петерс прожил более года поблизости от Южного полюса, и его впечатления от антарктической страны настолько поразительны, насколько она великолепна, а населяющий ее народ необычен. О нет, никаких чудес в духе Гулливера: обитатели той земли не гномы и не великаны, и они не держат говорящих лошадей; никаких иеху – ничего в таком роде. Крылья? О нет, никаких летающих мужчин и женщин, никаких женщин-призраков – все вполне благопристойно и мило. Потерпите немного – и я расскажу вам все по порядку, хотя сам я не имел удовольствия выслушать связное повествование. Одноглазые? Я же сказал вам: все благопристойно и мило. Нет, нет, ничего гомеровского – никаких овец, никаких сирен. Знаете, я здорово устал, и вы никакими силами не заставите меня сейчас начать рассказ, который займет шесть-восемь часов, даже если мы не будем прерываться по ходу дела, дабы обсудить отдельные моменты. Завтра, как уже сказал, мы узнаем у Петерса все остальные факты и, несомненно, выведаем новые подробности, а затем вернемся в город. Я намерен приезжать сюда каждый день, покуда Петерс не пойдет на поправку или не умрет – и полагаю, вы не откажетесь составить мне компанию. Каждый вечер мы будем встречаться у меня или у вас, и я буду рассказывать историю Петерса своими словами. Вас это устроит?