Рядом вскрикивает Лев Борисыч, и я устремляюсь к нему, стряхивая на ходу двоих вопящих дурным голосом ободранных девиц, а за мной Витька. Шефа ухватил за грудки тощий вихляющийся парень, а вокруг уже собралась толпа ему подобной сараевской шантрапы.

Мы раскидываем человек пять, и тут гремит выстрел. Витька хватается за правое плечо рукой, между пальцами кровь. Я пускаю пулю прямо в лоб удачливому стрелку, и прижимаюсь к Витьке сбоку, а с другой стороны — взлохмаченный, исцарапанный и без очков, Лев Борисыч. Ильяс с оглушительным рёвом движется к нам, проделывая каждым взмахом рук, коридор в строю нападающих. Он создаёт мне необходимое пространство, и я спешно сую Витьке в рот таблетки, стягиваю рану.

— Кость задета, не маши правой… Это болеутоляющее и стимулирующее. Пуля ушла, крови будет много, но крупные сосуды, кажется, целые. Если совсем плохо, встань за Ильяса… Ты как?

— Ничего, Тина, отобьёмся! — он умолкает, глядя мне за спину, и я, холодея, оборачиваюсь.

Примеченный мною негр, ростом лишь чуть ниже Ильяса, стоит над обрывом, и, удерживая Ашота над пустотой, подзывает меня жестом. Я перестаю дышать, Алексо не отзывается.

— Ильяс, прикрой меня. Витёк, стреляй во всё, что движется! — Я иду.

Ашот совсем бледный, одна рука висит плетью, лицо в крови. Негр делает предостерегающее движение и я останавливаюсь как можно ближе к нему. Вокруг нас всё смолкает.

— Отдай мне это, и я поставлю его на землю. Ну, отдай, — по-русски, почти разборчиво говорит негр. — Дай! Я смогу это взять. Я — могу! — он раздвигает в ухмылке толстые губы, и зрачки у него отсвечивают в отблесках костра нечеловеческой зеленью.

Вот он, прикидыш… Он успел приехать. Его ждали и дождались. Мурашки стягивают кожу головы на лбу и темени. Я киваю, не сводя взгляда с его посверкивающих глаз.

— Тина, нет. Нет! — просит Ашот, и в его голосе слышится еле сдерживаемая мука.

Я волной прогоняю по телу холод с затылка, до самых ног. Ильяс тяжело дышит, но стоит на месте. Только стой, стой, ради Бога, не шевелись…

— Ты обманешь. Я тебе не верю! — Я отступаю, и через голову снимаю Алексо. — Я повешу его здесь, на ветку, и отойду. А ты поставишь Ашота на землю, и возьмёшь крест.

Самое уязвимое у него — голова, я это помню, но стрелять мне нечем: магазин не перезаряжен. Только бы он отошёл от Ашота, и нагнулся. Я допрыгну, и он меня уже не оторвёт. Я смогу… Буду целить в горло. Я так в него вцеплюсь, что он меня не сумеет скинуть: я смогу… Всего-то навсего, разодрать эту чёрную глотку. У меня выйдет, если не кастетом, то — зубами… Всё когда-нибудь делаешь в первый раз…