Митрофан плывёт медленно, цепляясь за камни, моргая побелевшими фосфоресцирующими глазами, занимаясь голубыми огоньками пламени. Лава повсюду. Она ползёт по стволу обломанного вяза, и сдёргивает с острия тело длинноволосой ведьмы, расплавив его за секунды. Поляна, залитая огнём, почти пуста. Мы читаем и читаем, задыхаясь в клубах едкого пара. Я замечаю, как огонь, переливаясь через край оврага, стекает вниз возле моего камня, и перегибаюсь, держась за загорающиеся ветки. Ильяс хватает меня за куртку одной рукой.

— Тина, куда? Упадёшь!

Мне всё равно. Я до крови закусываю щёку изнутри, и холодею. Лава доползает до Ашота.

— Нет, Господи! Нет! Нет! Нет! Огради его!

Огненные языки вздрагивают, и, раздвоившись, оставляя бурелом, как островок, ползут дальше, к трупу прикидыша. Он вспыхивает, стреляя искрами.

Я подтягиваю назад ноющее, враз обессилевшее тело, сажусь на валун. Во рту кровь, перед глазами — огненные мушки. Ильяс обхватывает меня за плечи.

Ливень идёт, как из ведра, лава темнеет и остывает. Снова начинает раскачиваться почва.

— Тина, пора! Пора уходить.

— Да, Лев Борисыч, теперь пора. Вы поведёте Витька, пожалуйста! Скорее! Мы догоним!

— А эти? — шеф кивает в сторону и отводит глаза. Сзади него Витька сплёвывает на землю, тяжко вздохнув…

Невдалеке жмётся, мокнет под дождём с два десятка человек в изорванном грязном тряпье. Сатанисты… Смотрят со страхом и надеждой. Тоже есть знакомые. Я обвожу их взглядом и цепенею. Петренко… Ванька Петренко… Наш закадычный дружок из отдела особо тяжких преступлений. Зубоскал и рубаха-парень, который всегда вовремя приходил на выручку. Верный друг… Он стоит,

в изодранной одежде и с исцарапанным лицом, ссутулившись, не поднимая глаз, и молчит, кусая губы.

Он забегал к нам, хотя бы раз в неделю, поболтать и разжиться до получки, никогда не жалел для любого ни денег, если они были, ни времени, ни участия. Он подкалывал нас с Витькой, что они Ашотом раньше нас доживут до возраста Христа…

АШОТ НИКОГДА НЕ ДОЖИВЁТ ДО ВОЗРАСТА ХРИСТА!

В моей памяти всплывает сцена на кладбище во время похорон Дана. Петренко отдаёт приказ сторожу и тот подсыпает песок из ведра на край могилы, которая потом не смогла удержать Дана. Жизнь, что ты творишь? Сука ты, жизнь… Какая же ты сука! Ванька, иуда, на чём же они тебя поймали? Пропади ты… Стоп!

Я однажды пожелала такое Ленке и она пропала… И встретила меня потом в нашем маленьком парке у реки… Мои проклятья сбываются… Дословно. И я не имею права… Я должна за ними следить — вот что я пыталась уяснить несколько минут назад… Я могу проклинать только именем Бога… Я знаю об это уже несколько минут… Нет — часов… дней… лет! С того мига прошло целое столетие! Я постарела на сто лет…