Они были правы, хотя и ошибались относительно причин моей любви к этому празднику. По их мнению, мне доставляли удовольствие скелет в шкафу, ночные шорохи, завернутые в белые простыни привидения в населенном призраками доме на холме. Но это было не совсем так. В канун Хеллоуина я ощущал в притихшем октябрьском воздухе не присутствие дешевых проказливых духов, а действие таинственных титанических сил. У них не могло быть названия: это были не воющие на луну оборотни, не скалящие зубы вампиры, не Всадник без головы. Эти силы были древними, как мир, и целомудренными, как стихии в проявлениях добра и зла. Вместо того чтобы искать под своей кроватью гремлинов, я видел армии ночи, точившие мечи и топоры, чтобы столкнуться в яростной схватке в клубящейся над землей туманной мгле. Воображение рисовало мне шабаш на Лысой горе во всем его диком и безумном неистовстве, прерываемый в финале криком петуха, который возвещал о наступлении рассвета. Тысячи скачущих демонов с горечью и ненавистью поворачивали свои ужасные лица в сторону востока и разбредались с протестующими воплями по своим зловонным норам. Перед моим взором представали изнывающий от тоски во тьме влюбленный, чье сердце разбито, бледный до прозрачности, потерявший родителей рыдающий ребенок, женщина в белом, жаждущая сострадания от незнакомца.

И вот в один из таких тихих и прохладных вечеров в преддверии кануна Дня Всех Святых я зашел в загончик Бунтаря и увидел, что там кто-то стоит.

Бунтарь сидел на задних лапах, склонив набок покрытую шрамами голову. Он не отрываясь глядел на незнакомца, стоявшего напротив, за ограждением из стальной сетки. Я рассмотрел, что эта маленькая фигурка – мальчик, который, казалось, разговаривал с моим псом. Я даже различил негромкое бормотание. Задняя дверь, которую я прикрывал за собой, скрипнула – мальчик, испугавшись, подскочил на месте и бросился в лес, как ошпаренный кот.

– Эй! – крикнул я ему вслед. – Подожди!

Но он и не думал останавливаться. Он бесшумно несся по палой листве. Лес расступился перед ним и принял его в свои объятия.

Дул ветер, о чем-то шептались деревья. Бунтарь ходил кругами по своему загончику, приволакивая искалеченную лапу. Он лизнул мою руку своим холодным языком и ткнулся мне в ладонь носом, напоминавшим кусок льда. Я посидел с ним немного. Он попытался лизнуть меня в щеку, но я отвел лицо в сторону, не в силах вынести запаха мертвечины, исходящего из его пасти. Потом Бунтарь снова впал в свое привычное оцепенение, его взгляд был устремлен в сторону леса. Он вильнул хвостом несколько раз и заскулил.