— Ты слишком много пьешь, — говорит Кармела и снова опускается на пол.

Сил больше нет.

За несколько секунд до пленения руки Фатимы — это суетливые пауки, ощупывающие трубки, линзы и трехногие штативы. Движения рук — стремительные и мелкие, как будто поэтесса решила разобрать на части все приборы в обсерватории. Дело, однако, в том, что ей не удается ничего разобрать, да она даже и не пытается: вот Фатима хватает линзу, вот кладет ее обратно, потом что-то отвинчивает и деталька разбивается о деревянный пол, между ее босых ног, и вот она занята уже новым прибором. Фатима полностью ушла в свою работу, а между тем за пустыми окнами деревянной обсерватории уже занимается рассвет.

Фатима не помнит, когда поднялась на второй этаж, да и не задается таким вопросом. Не помнит она и как сбросила с себя последние одежды, как наступала на стекла и резала в кровь босые ноги. Все, что интересует девушку (точнее сказать, ее руки), — это открывать и закрывать, отвинчивать, откладывать в сторону и прикладывать обратно. В результате этих лихорадочных манипуляций Фатима сломала ноготь на указательном пальце, и кровь из него капает на кровь, сочащуюся из ее ступней.

Но не болит, ничего не болит, ничего, ничего.

Когда девушку обволакивают пухлые руки, предмет, который она держала (это был телескоп), с грохотом падает на пол, увеличивая количество обломков.

— Ой… Фати… Фати…

Обращенный к ней голос, принадлежащий парню, который ее обнимает (или держит), — мягкий, женственный, окрашенный светлой печалью. Толстяк тяжело отдувается, как будто чем-то взволнован. Ее руки продолжают трепыхаться в воздухе, требуя новых исследований. На полу валяются стекла, под ногами собралась лужа крови.

— Осторожней, Фати… Не наступай… Фати!.. Нет! Что ты делаешь?..

Руки ее отыскали новый объект: штаны, тонкая влажная ткань, шнурок, за который можно тянуть, обилие рыхлой плоти, лишенной растительности, половой член, яички. Руки погружаются, впиваются, сжимают хватку. Рядом с ней слышен жалобный голосок: «Фати, ты делаешь мне больно». Руки исследуют, ощупывают — неутомимые насекомые, покрытые кровью. Чужие руки мешают и давят. Испустив несколько стонов, обволакивающая ее жертва обездвиживает ее, словно гигантский медвежий капкан; только пальцы продолжают вертеться в пустоте.

Парень наваливается на нее всем своим весом, и вот они падают на пол вместе с градом из трубок, окуляров и треног. Стекла ранят обнаженное тело Фатимы, но ее ладоням до этого нет никакого дела. Прижатые к полу, они распахиваются, точно две пасти. Вот они нащупали какой-то штатив, вот тянут за его ножки, разворачивают и стучат. У этих рук нет ни разумения, ни цели, есть только алчная потребность в жестикуляции без направления и умысла. «Фати», — пищит голосок у нее над ухом, а руки ее продолжают тянуть, вертеть, разъединять — безостановочные и безрезультатные движения вышивальщицы.