Ну, что ж, придется извиняться. За разговорами половина перерыва проскочила, я еще раз благодарю Валерию Николаевну и несусь в свой кабинет.

На столе у меня уже стоит стакан успевшего остыть чаю и бутерброд с сыром лежит на старом пожелтевшем бланке приговора.

Благодарно киваю коллегам, откусываю бутерброд и трясущейся от нетерпения рукой кручу диск телефона.

— Игорь!

Бесцеремонно прерываю бурные восторги мужа, запиваю кусок хлеба чаем и снова за телефон. У меня осталось всего семь минут, но я говорю СПОКОЙНО, с достоинством.

— Петр Яковлевич, добрый день. Тайгина беспокоит, Наталья Борисовна.

Семенцов обладает хорошо поставленным начальственным басом и, даже не спрашивая, удобно ли мне, уведомляет, что я могу осмотреть квартиру от 20 до 21 часа. Серьезный товарищ.

Допиваю чай, бегу к двери, но меня возвращает звонок.

Приятель, Антон Волна, с которым я дружу много пет, уже извещен, поздравляет и строго говорит:

— Квартиру смотрим вместе. Если все путем, суббота-воскресенье ремонт, а потом новоселье.

— Ладно, ладно, Антоша, — смеюсь я, — бегу в судебное. Ждем вас с Люсей в половине восьмого.

— Прошу встать, суд идет!

Я выхожу из совещательной комнаты, за мной Тютюнник и Руссу.

— Прошу садиться. Продолжается допрос подсудимого Сумина, — говорю я, с трудом гася в голосе радостные нотки, не приличествующие ситуации.

— Вопросов к подсудимому пока не имею, — привстал со стула прокурор.

Ну что же вы, Федор Иванович?

Леность обуяла или действительно все ясно?

В своих записях я ни одной галочки не поставила, мои вопросы ответа не нашли. Важные вопросы. Даже архи-важные, я бы сказала. Ну ладно, это только начало. "Торопись медленно” — это, по-моему, древние мудрецы сказали специально для судей.

— Пожалуйста, защита, — обращаюсь я к Волковой, которая уже, что называется, бьет копытами: быстро перелистывает блокнот, надела свои бифокальные очки — предмет моей тайной зависти. Я уже успела испортить себе зрение постоянным чтением уголовных дел, где протоколы частенько сродни клинописи. И началась маята с очками. Говорить об этом не хочется и мне противно представить со стороны, как я надеваю буро-коричневые колеса, чтобы читать, а потом снимаю их, чтобы видеть зал.

Забуду снять — зал заполняется безликими зыбкими тенями, от которых кружится голова.