"Господи. Боже наш и богородица, к милосердию твоему взываю. Молю милосердия, Господи Боже наш и богородица, дева пречистая, заступница страждущих…”

Старуха замолкала ненадолго, потом снова заводила свою придуманную молитву: "К милосердию твоему взываю, Господи Боже и богородица, заступница…”

Поначалу бабу Валю травила Ирка, потом отстала, потому что поддержки ни у кого не нашла. Видно, каждая из женщин мысленно повторяла те же слова: "К милосердию взываю…” Кто к кому обращался этими словами, кто к кому и, наверное, не только к Богу.

Но милосердия ждали все они, единственное, что нужно было в их положении — милосердие, от кого бы оно ни исходило…

Жалости и сострадания ждали самогонщица баба Валя, взяточница Зинуха, блатная Ирка, стареющая Октябрина, беременная Шура и ее ребенок, который не успел родиться, следовательно, не сделал ничего хорошего или плохого, а был уже так наказан.

Был закон, были поступки и женщины — вот они, плоть их и кровь, думы и страх. Все было, кроме милосердия, а лишь оно могло заставить глянуть пошире на все вокруг. Да так ли мы праведны, люди, построившие это чистилище и заполнившие его. Настолько ли праведны, что отторгли от себя вот этих, не пожелали видеть их, однажды оскорбивших взор, отторгли и отказали в сострадании?!

А почему они здесь? И, главное, зачем? Как стать ему человеком, Шуриному неродившемуся ребенку? Что он чувствует сейчас, к чему готовится?

”К милосердию взываю, Господи Боже и богородица, заступница”, — шептала баба Валя.

Ужин давно прошел. Значит, наступала ночь.

И пришла она.

Закрыла темным своим покрывалом зарешеченное окно, уложила на жесткие матрацы неработавших, но уставших женщин, и распласталась над каждой, прикрывая собой от негасимой лампочки под потолком и всего, что горело, пылало и жгло их души.

Надежда покорно ждала, что принесет ей ночь. Может, желанный сон и забвение? Может, милость ее будет столь велика, что придет Веруня здоровой, веселой? И маленький Димка хоть намекнет, как ему живется без мамки. Да что намекать-то, Надя лучше других знала, как именно живут детки без матери.

Уже затихли Ирка и Октябрина, тяжело во сне задышала Шура — ей и ребенку не хватало воздуха в тесной камере.

Похоже, засыпала и баба Валя. Из ее угла доносилось лишь оханье — укладывала поудобней старуха свои ноющие кости.

Время шло, и ночь сделала свое дело. Но с Надей не справилась, присела к ней в изголовье и вместо желанного сна завела нескончаемую беседу.

Допрос ли вела, жалела ли, любопытство ли одолело или чего-то не знала и хотела в беседе постичь пришедшая Ночь?