’’Няньку наймите”, — так сказал мне один начальник, не помню уж кто. Это мне-то няньку нанять?! Где ее взять, во-первых, чем платить — во-вторых?! Я сама на картошке сижу, да манку себе на воде завариваю, вермишель. Няньку…

Ночь молча слушала, колыхалась, гладила Надежду, укрывала, баюкала, но заснуть не давала. Закрыла измученная Надежда глаза, затаилась, а Ночь темными своими пальцами разлепила ей веки, требует: "Говори!”

— Димке два месяца исполнилось, унесла его в ясли. Собираюсь на работу. Натопила тепло, усадила Веруню на топчан, мне к тому времени сосед топчан расширил, доски набил и барьерчик сделал — манежик вроде. Веруня, бедняжка, на нем и обитала. Раны на ножках у нее затянулись, пытается она встать на ножки, да не может — ступо-чек нет, больно култышки. Упадет на кровать, плачет, и я вместе с ней реву. Но ребенок же, привыкла понемножку, вставать не стала, все ползком по топчану.

Вот в таком виде я должна ее оставить на целый день и работать идти.

Затопила печь, говорила уж. Да, знаю, к вечеру вынесет тепло. В миску картошку положила, хлеба, прянички были. Молоко налила в одну бутылку, в другую воду, сосками Димкиными закрыла бутылки. Веруня смеется, хватает все — думает, игра такая. А я заледенела, даже слез не было. Ноги ватные, сама, как автомат. Поцеловать дочку не могла, стыдно: будто предаю ее, на погибель бросаю.

Выбежала из комнаты бегом, соседку в сенях встретила, та руками всплеснула: "Лица на тебе нет, Надя, не убивайся так, я сегодня, может, пораньше с работы сорвусь, пригляжу за Веруней”.

Как я тот первый день отработала — убей меня, не помню.

Отпустили меня пораньше и прибежала я домой. Подхожу к своей комнате — тихо. Так тихо, будто нет живого человека внутри. Открываю дверь, открыть не могу, руки трясутся. Зашла, наконец.

Господи, врагу не пожелаешь, что я там увидела. У двери, прямо на холодном полу спала моя дочка. Зареванная, грязная, мокрая. Плохо, видно, ей стало в загончике, сумела калека перевалиться через бортик, упала на пол, да там и осталась. Цела в чашке картошка и молоко не тронуто, только прянички разбросаны по топчану. Значит, вскоре после моего ухода упала Веруня и провела день на барачном полу. Беспомощная, голодная, несчастная моя девочка…

Невзвидела я свету, волчицей завыла, схватила дочку…

— К милосердию твоему взываю, Господи, — зашептала Ночь смутным голосом бабы Вали, — к милосердию…

— Думаешь, не было этого? — зло спросила Надежда, но Ночь не ответила, тихо заскользила к решетке, потянулась к окну и исчезла за мутным стеклом, захлестанным весенним дождем, как слезами.