От мужа откупилась "Жигулями” и связалась с начальником управления-подрядчика. Он-то и подвел ее под монастырь. Приписки, фиктивные наряды, мертвые души и вот теперь тюремные нары. И любовничек этажом ниже, в другом крыле здания. Пожили, повеселились. Пусть. Ей бы, Октябрине, хоть один прожитый Надей год, хоть один, или, например, только зиму, когда Веруня стала калекой и приходилось, уходя на работу, оставлять ее в комнате барака привязанной на широком топчане, как собачонку. И оставлять ей молоко в бутылках со старыми, вздутыми сосками, а в миске еду…

Какими нескончаемыми были стены холодных квартир, которые она штукатурила! Она швыряла на эти враждебные стены плохо замешанный раствор, яростно терла их мастерком и гнала, гнала время: ну же, ну, иди быстрей, беги, беспощадное время, скорей отпусти меня к дочке-калеке, привязанной к топчану, чтобы не упала, не замерзла на холодном полу…

Октябрина, ты думаешь, этого не было? Было! Весь ужас в том, что было! Но тогда ты ездила в своей собственной "Волге", крала копейки у таких, как она, штукатуров, и не хотела знать, как нужны им эти копейки. Большая скорость была у твоей, Октябрина, "Волги”. Мимо проносились чужие печали. Рыдай теперь, камерная Пилка, оплакивай роскошную жизнь…

— А Кислису, Кислису сколько? — выспрашивала при-блатненная Ирка. Кислис — это был любовник Пилки. Тот, соблазнитель.

— Тоже десятка, — удовлетворенно отвечала женщина, — пусть нары полирует, гад.

Удивительно быстро слетела с Октябрины позолота. И вот она уже с Иркой на равных, а Ирка — блатная, воровка она, эта Ирка. И на свободе Октябрина ею бы побрезговала. Здесь же рада участию, и слова сыскала новые, из предстоящей своей жизни.

В Октябрине уже проснулась злоба, воспаленно заблестели глаза, руки нервно подергивались.

— Не буду я столько сидеть, — возбужденно говорила она, — папа дойдет до Москвы. Деньги есть. Витька, молодец, успел снять с книжки в самый последний миг. Пятьдесят лимонов не успели менты загрести!

Пилка победно оглянулась и не сразу поняла свою ошибку: не надо было говорить о деньгах. Они здесь были на равных, эти женщины, и на воле ничего не имели. Богатство Пилки погасило сочувствие, но она этого пока не заметила.

— Витька адвоката возьмет. Московского, пробивного. Вот увидите, скостят половину, а там и амнистия будет, у меня орден есть, а награжденных всех под амнистию, Витька сказал…

— Рогач твой Витька! — прервала Октябрину Ирка и хохотнула. — Рогач он, и ты на него не надейся. Он твои денежки тю-тю! Молодым под хвост пустит! А ты выйдешь старуха. Кому ты нужна будешь?