– Это один из женских грехов, – мягко замечает Надежда.

– Вы о чем, милая?

– Многословие. Это один из множества путей, какими мы предали Господа, имевшего в отношении нас вполне определенные планы. Женщина должна знать, когда попридержать свой язык.

Алисия холодно застывает на месте.

– Ну, извините, если вас обидела. Первое, что узнаёшь в нашем городе, – много культур, много перспектив. Надеюсь, вы будете иметь это в виду. Любовь к ближнему – это та же самая терпимость.

– Но терпимость уничтожила цивилизацию! – выпаливает Мила. Коул потрясена. Она притворяется? Определенно, она притворяется. Однако получается у нее весьма убедительно.

– Совершенно верно, дочь моя, – сияет Надежда. – Если мы будем проявлять терпимость по отношению к злу, разве тем самым мы не допустим зло? Дорога в рай вымощена добрыми намерениями, снисхождением и терпимостью. Мы не можем позволить себе терпимость. Это роскошь слабых и трусливых. Мы должны твердо отстаивать свои позиции, бороться с унижениями и позором.

Агент недвижимости моргает – у нее внутри щелкает тумблер, отключая что-то.

– О да, теперь я вспоминаю название. Вы связаны с той большой церковью во Флориде, Храмом радости, с этой – как там ее – которая у них главная?

– С нами благословение Матери, – говорит Щедрость. – Мы с радостью поможем вам раскаяться.

– Мне не за что извиняться. Я горжусь всеми до одной своими ошибками, ношу их как медали. – Алисия продолжает, теперь уже ледяным профессиональным тоном: – Как видите, это бар, если хотите, строители его снесут. Если пройти в эту дверь, вы попадете в зрительный зал. Как я уже говорила по телефону, он вмещает двести человек, его легко переоборудовать в место для молитвы. Можете осмотреться. Не торопитесь, но вы должны меня извинить: мне нужно кое-кому позвонить.

Пока остальные разбредаются по зданию, Коул хватает Милу за руку и отводит в сторону.

– Я хочу посмотреть зрительный зал! – в негодовании восклицает та.

– Зачем тебе это? И почему ты вдруг стала такой грубой?

Мила презрительно пожимает плечами.

– Я хотела, чтобы она заткнулась. Она говорила и говорила без умолку. Остынь, мам!

Коул ощущает между лопатками холодный удар страха. Не может быть, чтобы Мила говорила это серьезно! Она притворяется. Ну конечно. Но когда они сидели в автобусе, тихий вкрадчивый голос матери Низшей выливался из наушников, капая ей в уши смертельно ядовитый «Кул-эйд»[88].

Уноси ноги! Как в кино, крошка. Пока не слишком поздно.