Превозмогая боль, Гоша вновь посмотрел на электронный документ, и поскорее отправил его в печать. Слева послышалось гудение принтера, затем внутри него что-то застрекотало, и сверху выскочил нужный листок. Георгий тут же схватил распечатку, положил перед собой и принялся изучать её, тщательно просматривая даты совершенных убийств, в которых обвинили Соколова. Одно – в тысяча девятьсот девяносто шестом году, и ещё одно – в девяносто девятом. В две тысячи первом году жертв оказалось сразу трое, а в две тысячи третьем – две. Ещё одна девушка и бывшая жена Владимира, Анастасия Соколова, были убиты в две тысячи четвёртом. Все они были совершены весной, летом, либо в начале осени – и все девушки оказались замучены отвратительными способами: среди них были множественные удары ножом, удушение, повешение, а от двадцатичетырёхлетней Олеси Рыльской нашли у реки только части тела, предположительно подвергшегося воздействию топора.

При чтении Гоша старался не акцентировать внимание на этих деталях, но всё равно невольно представлял это, и ему становилось не по себе, а сознание отказывалось воспринимать истину, что всё это мог сделать человек.

Сложив листок пополам, он убрал его в сторону, затем закрыл документ на компьютере, и постарался отбросить эмоции, чтобы они не мешали анализировать увиденное.

«В двухтысячном году стал официально числиться мастером оружейного магазина в Сертинске… Одно можно сказать точно – как раз после этого убийства участились».

На столе вдруг запищал селектор, и Гоша вздрогнул от неожиданности.

– Георгий Андреевич, – зажурчал голос его секретарши Татьяны, – к вам…

– Скажи Зое, пусть подождёт минут пять.

– Это не Казьмина, она ещё не пришла, – зачастила Таня. – Вам тут сейчас из типографии звонили, насчёт вчерашнего заказа. Вы сможете с ними сегодня переговорить, и если да, то во сколько?

– Ох, да… Скажи, чтобы часа через полтора, в половину пятого.

– Хорошо, Георгий Андреевич.

– Спасибо, Тань. Подожди, стой! Забери, пожалуйста, чайник, и повтори всё заново.

Гоша глубоко выдохнул. Он уже подумал, что Казьмина решила явиться пораньше.

Дверь открылась, и в кабинет вошла Татьяна – женщина тридцати восьми лет с тёмно-рыжими, подстриженными «лесенкой» волосами, обрамлявшими лицо с пухлыми щеками и большими, глубоко посаженными, карими глазами. На ней, как обычно, был один из её служебных нарядов – идеально выглаженная белая блузка с длинными рукавами, и тёмно-розовая юбка – карандаш. Виновато улыбнувшись, она забрала посуду с его стола, и быстро удалилась.

Кивнув ей, Гоша, облокотившись о стол левой рукой, сжал виски большим и средним пальцами ладони. Он вспомнил, что сегодня обещал отпустить её на час раньше, так как они с мужем собирались отметить пятнадцатую годовщину свадьбы, взяв с собой детей. Перед глазами Гоши снова встало вчерашнее виноватое лицо Татьяны, когда она озвучивала свою просьбу – он видел, что ей неловко было говорить с ним на тему семьи, учтивая, что произошло с его собственной женой.