Сэм пожала плечами.
— Папа хотел бы, чтобы я это сделала.
— И с каких пор ты делаешь то, что хочет папа?
Сэм чувствовала, что их хрупкое перемирие трещит по швам.
— Папа любил тебя. Это была одна из последних тем, что мы обсуждали.
— Даже не начинай.
— Он о тебе беспокоился.
— Меня достало, что все обо мне беспокоятся.
— От имени всех хочу заявить, что нас это тоже достало. — Сэм подняла на нее глаза. — Чарли, то, о чем ты переживаешь, что бы это ни было, не стоит того. Этот твой гнев. Твоя тоска.
— Мой отец умер. Мой муж от меня ушел. Последние несколько дней были самыми дерьмовыми с тех пор, как ты схлопотала пулю, а мама умерла. Извини, что я не прыгаю от радости за тебя, Сэм, но мне уже просто насрать.
Чарли глотнула кофе. Посмотрела за окно. К кормушке слетелись птицы.
Сэм поняла, что пора сказать сестре про Антона: вероятно, другой возможности не будет. Ей хотелось, чтобы Чарли знала, что она понимает, что значит быть любимой и в какую тяжелую ответственность иногда превращается эта любовь. Они могли бы обменяться секретами, как в детстве: «Я расскажу тебе, в какого мальчика я влюбилась, если ты расскажешь мне, почему Гамма наказала тебя на три дня».
— Расти сказал, что письма от Захарии Кулпеппера ничего не значат. Полиция в курсе. Он просто отчаявшийся зэк. Пытается нас раздразнить. Не дай ему победить.
— Я думаю, перед смертной казнью все награды отбирают. — Чарли поставила кофе на стол. Скрестила руки. — Ну давай. Что еще он сказал?
— Он рассказывал мне о смертной казни.
— Просил тебя держать пальцы на его запястье?
Сэм опять почувствовала, что ее надули.
— И как ему удавалось каждый раз удачно продавать одну и ту же липовую историю?
— Он не хотел, чтобы я ходила на казнь Кулпеппера. Если штат когда-нибудь все-таки сподобится выполнить свою работу. — Чарли покачала головой, словно смерть человека — это какая-то мелкая неприятность. — Я и сама не знаю, хочу я туда идти или нет. Но на мое решение не повлияет то, что говорит, то есть говорил Расти.
Сэм надеялась, что на самом деле это не так.