Она сообщала все это так поспешно, будто боялась, что я начну говорить сам и скажу ей что-нибудь неприятное.

Я предложил ей сесть. Она устроилась на стуле, прикрывая колени сумочкой.

— Когда вы отсюда выйдете?

— Сегодня, — сказал я, думая о запланированном «осмотре места».

— Правда? Это здорово… Но вы… шутите? Да?

— Ну конечно, — вздохнул я. — Так просто отсюда не убежишь. Меня ждет еще операция. Доставание пули. Мелочь. Что-то вроде удаления миндалин…

— Вы все шутите. А вы знаете, что я написала правду? Серьезно. Я подхожу к этим вопросам без предрассудков. И буду вас ждать. Вы позволите, чтобы я ждала?

— Вы мне очень нравитесь, — сказал я. — И у вас замечательная улыбка.

— И мы с вами будем встречаться?

— Не знаю… Прежде всего мне надо выйти из госпиталя. Вы не беспокойтесь за цветы, я потом попрошу, чтобы принесли какую-нибудь банку. И не покупайте мне больше цветов.

— Но вы можете мне сказать…

— Конечно могу. Спрашивайте.

Галина придвинулась ближе. Чувствовалось, что она здорово смущена всем ходом нашей беседы. Я не мог облегчить ей признаний, и поэтому ей пришлось говорить самой.

— У вас жар, — забеспокоилась она, дотрагиваясь до моего лба. — Я, наверное, мешаю, вы себя плохо чувствуете…

— Вы не дадите мне чаю?

Галина взглянула на столик.

— Чаю нет, стакан пуст.

— Ах, да! Его выпил сержант.

— Какой сержант?

— Не напоминайте мне об этом сержанте. Я в нем разочаровался.