– Почему прекратили обгон?

– Хаустов поймал камень, побил лобовое стекло. Позвонил и сказал, что батя его убьет. Валерка тоже берег машину.

– Рассказывайте, что было дальше.

– «Девятка» не вписалась в поворот и врезалась в дерево. Мы тоже остановились, побросали машины и – к ней. Подбегаем и видим такую картину: у бабы, которая сидит на пассажирском сиденье, из горла фонтаном хлещет кровь, мужик бубнит: «Юля, Юля не умирай» и жмет ей на шею. А что там жать? Рана – от уха до уха, и вся она в стеклянных осколках.

– Пытались ему помочь?

– Да где там! Говорю: рана у нее была от уха до уха. Короче, минуты через две она умерла, и этот психованный стал шмалять.

– Фамилия погибшего Савельев, – сказала Анна. – Так его называйте.

– Савельев достал из бардачка пистолет и стал стрелять через открытую дверь.

– Кто ее открыл?

– Он сам.

Стерхова записала в протокол несколько строк и подняла глаза на Большакова:

– Сколько выстрелов сделал Савельев?

– Два. Первым стоял Басов, обе пули угодили ему в живот. Ну мы, значит, врассыпную. Савельев выскочил из машины и произвел еще несколько выстрелов, на этот раз подстрелил меня.

– Брат хорошо стрелял. Стрельбы не пропускал. Как будто знал – пригодится… – с горечью в голосе проговорил полковник.

– Продолжайте, – кивнула Анна.

– Но тут Хаустов подбежал к нему со спины и шарахнул камнем по башке. Савельев сразу отрубился.

– Как все на это отреагировали?

– А кто все? Я – ранен, вою от боли. Басов валяется на земле, рядом с ним голосит Гелька.

– Значит, дальнейшую судьбу Савельева решали Демин и Хаустов?

– Они, – сказал Большаков.