Тадава снова погасил в себе острое чувство неприязни к женщине, открыл папку, спросил разрешения разложить на столе фотографии. Евсеева постелила большую салфетку, и Тадава начал пасьянить карточки с расчлененными трупами. Последним он выбросил на стол портрет Кротова — тот, что удалось достать в профсоюзном бюро таксомоторного парка.

— Это он у вас был? — утверждающе сказал Тадава. — Я спрашиваю без протокола. Он говорил с вами?

— Говорил, — ответила Евсеева, не отводя глаз от фотографий, разложенных на столе.

— Когда? После того, как побывал дома у Кротовой?

— Он у нее дома тоже был?

— Вы когда его увидали? — не ответив на вопрос, но поняв все из того, как он задан, продолжал Тадава. — Вы его какого числа увидали?

— Не помню я чисел.

— В магазин к Кротовой он пришел третьего вечером.

— На другой день ко мне пришел.

— Сюда?

— Да.

— А как он с вами об этом договорился?

— Никак не договаривался. Постучал в дверь, я и открыла. Я запомнила его, когда он с Кротовой в кабинет шел.

— А почему, дорогая, вы его запомнили?

— Никакая я вам не «дорогая»!

— Для кавказца всякая красивая женщина — «дорогая», — без улыбки ответил Тадава.

— Ну и оставьте для Кавказа свои обращения. А я вам гражданка Евсеева.

— Хорошо, гражданка Евсеева. Я приношу вам извинение. Пожалуйста, возьмите ручку и бумагу, напишите подробное объяснение, когда, при каких обстоятельствах и в связи с чем к вам пришел моряк, о чем говорил, как вы провели время, когда он ушел и когда обещал вернуться — если, конечно, обещал.