— Вот бедолага... Сейчас прилетим, врача вызовем на поле...

Кротов зверем вскинулся с кресла, в броске выхватил пистолет, уткнулся дулом в загорелую шею командира:

— Полетим в загранку, начальник.

Левой рукой, нагнувшись, взял кобуру с пистолетом — висела именно там, где объяснял пьяный Магаранский летчик, гад, водку не пил, только «Наири», тот с наценкой стоит двадцать девять за бутылку, хотя тут тысячу уплатишь, только б все вызнать.

— Не полетим, — ответил командир.

— Тогда — пуля, мне терять нечего.

— Стреляй.

— Я выстрелю, но хочу предупредить, что кончил школу Осоавиахима, самолет посажу сам, так что не пугай своей смертью. Я хочу, чтоб все было добром.

Командир хотел было оглянуться — Кротов сильно ткнул его дулом:

— Не надо.

Стремительно глянул на второго пилота: тот лежал недвижно, бледнел, из темени медленно сочилась кровь. Штурман не двигался.

«Даже если очухается, пройдет десять минут, нет, за десять не очухается, минут двадцать. Мало времени, а стрелять не надо, там тюрьма — тоже тюрьма. Или еще выдадут красным под пулю, террористов все боятся».

Он ударил лежавшего пилота ботинком в висок, голова бессильно дернулась, на боль никак не среагировал, порядок, не очухается.

— Считаю до трех, — сказал Кротов. — Потом стреляю.

Он передвинул пистолет к виску пилота, пояснив:

— Так сподручней, чтоб приборную доску не порушить. Раз, два.

— Убери пистолет, гадюка.

— Пистолет не уберу. Спускайся, границу будешь переходить на бреющем.