Изучив на досуге все, что добыли и принесли его «доценты» и «профессора», Сокирко решил провести независимую экспертизу. Такой эксперт был ему известен.

Папку с материалами по его поручению передали некоему лицу с почти марксистской фамилией Энгельсгард.

Это было сделано так стремительно, что один из приближенных Сокирко, уже давно работавший на два, а если считать фирму «Рецитал», на три фронта, не успел сделать копии. Получить теперь эти материалы без риска было невозможно.

У Котелкина шла голова кругом. Впервые в его практике пришлось заниматься делом с таким количеством слагаемых. Число кровавых разборок, так или иначе с ним связанных, составляло критическую массу. И создавалась впечатление, что это еще не вечер. Работая со своими коллегами, расследующими другие дела, в том числе и в отношении Сухого, Котелкин сумел наладить систему «перекрестного опыления», позволяющую оперативно и четко обмениваться любой информацией, касающейся Нефедова, Кузина и Логинова.

С этими тремя в принципе было все ясно, вина и обстоятельства преступлений доказаны, но мотивы убийств, заказанных Чифановым, все-таки требовали прояснения. Ведь если смерть Вахи была хоть чем-то мотивирована: развалил сделку по продаже радиоактивных материалов оружейного назначения, поставил под угрозу срыва дальнейшую перспективу этого дела, — то с Энгельсгардом… Ну хорошо, нужна папка. Но убивать зачем? Папку можно выкупить, украсть, можно скопировать документы, в конце концов.

Что-то не складывалось. Ломая головы, Котелкин с Соколовым все чаще приходили к выводу, что Энгельсгард был не так прост, как это казалось поначалу. И эта загадочная непростота не давала покоя, а невозможность разгадать ребус вызывала почти физическое ощущение изжоги и беспомощности. Что сделал Борис Семенович, чтобы стать обреченным?..

Ответа на этот вопрос у своих подследственных и в материалах дела Котелкин пока не находил.

Доверие, которое испытывал Дед к агенту «Фридрих», было объяснимо. Их связывали многолетние отношения, определяющим свойством которых была откровенность. Но почему тогда Фридрих не передал папку сразу? Сколько времени она пролежала у него дома? Почему она оказалась на Лубянке только после его смерти? И почему ее передала жена? О чем Фридрих говорил с Вахой?

Тысячи вопросов, один сложнее другого, вставали после чтения дела.

Неожиданно Котелкин обратил внимание, что материалы синей папки, с которыми сейчас работали опера, так и не нашли отражения в уголовном деле. Допрашивать Деда было бессмысленно, но кое-что все-таки требовалось выяснить.