Поднимаясь по лестнице, он услышал радостный голос консьержки:
– Сеньор жилец! Вернитесь! Я проверила ваш билет! Самый первый!
– Неужели мы выиграли? – Он перегнулся через перила и посмотрел на нее с площадки второго этажа.
– Телевизор! – сказала она гордо, указывая пальцем на строчку в газетном столбике. – Я столько лет покупаю билеты и ничего не выигрываю. В прошлом году на ярмарке мне досталась часовня из папье-маше, так ее дождем на окне размыло.
– А где люди получают выигрыш?
Ответа он не расслышал. Как только дверь открылась, в спальне раздался знакомый грохот. Утром он забыл закрыть фрамугу, и сквозняком сорвало карниз. Теперь это забота нового жильца, подумал Радин, забираясь на подоконник и возвращая карниз на место. Он будет жить здесь со сквозняками, мышами, ходящими в стене, и вечным ожиданием горячей воды.
Пока треска плавала в раковине, Радин принялся за работу. Сегодня придется записать то, что я не хотел ни признавать, ни записывать. Я знаю, кого Гарай видел на поляне рядом с хозяином дома. Ночь была безлунная, к тому же он стоял далеко, за живой изгородью, наблюдая, как рассыпанный жемчуг собирали в траве. Поэтому он принял женщину за Доменику, а может, он хотел увидеть там Доменику, потому что не смог ее простить.
Собственно, вся эта история – пьеса о неумении прощать и еще – о зависти. Или нет, это пьеса о мнимом больном, только не назидательный Мольер, а водевиль с переодеваниями. Понти прячется за маской мертвеца, Кристиан – за маской адепта, Гарай – за маской друга, а хозяйка галереи – та вообще обманула целый город!
Будь я настоящим сыщиком, азартным и жаждущим прибавки к жалованью, я устроил бы ловушку на синсина, про которую читал в китайской притче. На дороге оставляли кувшин с вином и деревянные сандалии; напившись, синсины примеряли сандалии на собачьи лапы и падали, громко смеясь, тут на дорогу и выбегали ловцы.
Или – устроить ловушку в духе Талейрана, разбросавшего клочки бумаги по кабинету, чтобы посмотреть, кто их подберет. Кто подберет, тот и есть австрийский агент!
Но я не настоящий сыщик, я не стану устраивать ловушку. Я не знаю, кто напал первым, а кто защищался, кто преступник, а кто просто помог замести следы, я даже не знаю, что было орудием убийства. А главное – я не хочу прерывать полет шмеля, он длится всего минуту и четырнадцать секунд, к тому же это не шмель, а заколдованный царь Гвидон.
И кто я такой, чтобы судить его?
* * *
Спустившись на первый этаж, он взял у Сантос жетон, запустил стиральную машину и отправился в город, надеясь выпить, покуда крутится барабан. Cолнце стояло высоко, на веранде остались только угловые столики, спрятанные в тени. Радин открыл тетрадь, попросил у подавальщика карандаш и написал на новой странице: ночь на 30 декабря. Запишем сухой речитатив, как в опере Генделя,