- Они считают убийцей Нэшвилла и сейчас разыскивают его.

Шериф промолчал. За последние часы и у него мелькала эта мысль. После того как Джордж Мартин уволил Нэшвилла, тот сильно напился в одном из негритянских трактиров и всячески поносил белых. Все они, дескать, свиньи и Мартин тоже не исключение, он еще похлеще других. Хозяин трактира позвонил в полицию и выдворил Нэшвилла на улицу. Впрочем, когда Брукс в полицейском участке помещал его для вытрезвления в арестантскую камеру, Нэшвилл снова был настроен вполне благодушно. Утром он извинился за свое поведение и сказал, что намерен вернуться в Атланту, чтобы приискать другую работу.

Только на прямой вопрос Бэтти Мартин, думает ли и он, что убийца Нэшвилл, шериф ответил:

- Не знаю, сударыня. Но для Гриффина это было бы плохо. Боюсь, очень плохо. У фермеров это пробудило бы прежнюю ненависть, и они заставили бы всех черных расплачиваться. Все труды вашего мужа, все сделанное им в последние годы ради того, чтобы здесь царили мир и порядок, - все оказалось бы напрасным!

Бетти Мартин только устало пожала плечами, точно ей было безразлично, что теперь будет, раз муж мертв.

- Пожалуйста, сударыня, - настоятельно попросил Брукс, - не рассказывайте об этом в городе, пока ничего еще не доказано. Одного лишь подозрения может оказаться достаточно, чтобы случилась беда…

Бетти Мартин ничего не ответила; только уже выходя из зимнего сада, она сказала:

- Если вам непременно надо оставаться здесь, располагайтесь в гостиной. Мне хотелось бы побыть одной.

На другой день полицейские патрули с раннего утра охотились за Джимом Нэшвиллом по всей Атланте и к обеду задержали его в дешевой закусочной. Без предъявления ордера на арест и без всяких объяснений пятеро полицейских схватили его, когда он отходил от кассы с тарелкой жареного картофеля в одной руке и бутылкой кока-колы в другой. Они повалили его на пол, грубо скрутили руки, так что он вскрикнул от боли, надели наручники, сковали цепями ноги и, как колоду, поволокли в ожидавший на улице полицейский автомобиль. Прежде чем успела собраться толпа, машина уже умчалась, оглушительно завывая сиреной.

Первый допрос состоялся в холодной камере, лишенной окон. Джим Нэшвилл с залитым кровью лицом сидел, привязанный крепкими ремнями к канцелярскому креслу, точно к электрическому стулу. Позади него стоял полицейский с бычьей физиономией и, когда он, теряя силы, ронял голову на грудь, толкал его в спину автоматом.

Напротив Джима, на краешке стола, рядом с телефоном, сидел майор Хантинг, победоносно скрестив на груди руки и болтая ногами. Спокойно, точно речь идет о сущих пустяках, обратился он к арестованному: