Гулливера на месте не было. Вернувшись, он зашел к нам в кабинет Анны. Я объяснил, что мы обнаружили упоминание третьего свидетеля, и он тут же назвал его имя:

– А, это Марти Коннорс. Он тогда работал на заправке возле Пенфилд-кресент.

– Почему мы о нем ни разу не слышали?

– Потому что мы проверили его свидетельство, это ерунда.

– Мы бы предпочли судить сами, – заметил я.

– Знаете, тогда таких свидетелей были десятки. Мы все досконально проверяли, прежде чем передавать вам. Люди звонили бог знает с какими пустяками: ощущали чье-то присутствие, слышали странный шум, видели летающую тарелку. Всякие такие глупости. Приходилось сильно фильтровать, иначе мы бы вас завалили с головой. Но работали мы со всей тщательностью.

– Не сомневаюсь. Вы его сами допрашивали?

– Нет. Забыл, кто именно.

Уже на пороге кабинета Гулливер вдруг остановился и произнес:

– Однорукий.

Мы втроем уставились на него.

– Вы о чем, шеф? – спросил я.

– У вас тут на доске написано: “Хочу писать, но не могу писать. Кто я?” Ответ: однорукий.

– Спасибо, шеф.

Мы позвонили на заправку, про которую говорил Гулливер. Она была на месте. И, на наше счастье, Марти Коннорс по-прежнему там работал, как и двадцать лет назад.

– Марти – ночной заправщик, – сообщила нам служащая, снявшая трубку. – Он выходит на смену в двадцать три ноль-ноль.

– А сегодня вечером он работает?

– Да. Если хотите, я могу ему передать, что вы звонили.

– Нет, спасибо большое. Я сам заеду.