– Я первый пришел! – возразил Островски.
– А я сегодня на службе, мне некогда ждать, имею право пройти без очереди.
– Рон? – удивился Браун. – Но вы же не можете играть в спектакле!
– Это почему? – заартачился Гулливер. – Возьму отгул. Такой шанс бывает раз в жизни, я имею право попробовать. В конце концов, играл же в 1994 году шеф Харви.
– Ладно, дам вам шанс, – отрезал Кирк. – Но один из вас будет женщиной.
Он потребовал принести парик, поиски которого задержали процесс на добрых двадцать минут. Наконец какой-то волонтер, знавший театр вдоль и поперек, откопал за кулисами и приволок длинную блондинистую шевелюру. Островски напялил ее на голову. Вооружившись листочком с записью первой сцены, он слушал, как Харви читает ремарку:
Ужасное утро. Льет дождь. Движение на загородном шоссе перекрыто, возникла гигантская пробка. Отчаявшиеся водители яростно сигналят. По обочине дороги, вдоль неподвижно стоящих машин, идет молодая женщина. Подходит к заграждениям и обращается к постовому полицейскому.
Островски подошел к Гулливеру, изображая походку на каблуках:
Островски (визжит как полоумный): Что случилось? Гулливер (в три раза громче): Человек погиб. Разбился на мотоцикле.
Островски (
Гулливер (
Они были ужасны. Но Кирк Харви, вскочив со стула, захлопал и закричал:
– Вы оба приняты!
– Ты уверен? – шепнул ему Браун. – На них же смотреть невозможно.
– Абсолютно уверен! – ликовал Харви.
– Были претенденты гораздо лучше, а ты их отправил во свояси.