– У меня было на это время. Помимо всего прочего.

Что означает это «все прочее»?

– И теперь я многое понимаю гораздо лучше.

Я хочу видеть ее. Хочу видеть все, что я люблю в ней и чего я был лишен эти долгие недели. Но боюсь того, что она увидит это в моих глазах.

А она, видимо, ждет, когда я что-то скажу, и я произношу «Понятно» деревянным голосом.

Алекс слегка хмурится, но я не могу понять: это от того, что она собирается сказать, или от того, что уловила мою тревогу?

– Адам, споря об этом усыновлении, мы умудрились разбить друг другу сердце. Мне так этого хотелось, а ты даже слышать об этом не желал, хотя и готов для меня на все… – Теперь ее голос звучит мягче. – И тогда я поняла, что из этого ничего не получится. Что ты готов на все, кроме этого. Что ты просто не можешь этого сделать. А значит, мне не надо было тебя об этом просить. Теперь я это понимаю. И больше не попрошу. Никогда в жизни.

Я сглатываю и смотрю на свои руки.

– И ты с этим согласна? С тем, что мы никого не будем усыновлять?

Вот она – точка невозврата. Потому что один из возможных ответов на этот вопрос: «Да, потому что нас больше нет. Между нами все кончено».

Алекс молчит так долго, что я наконец решаюсь поднять на нее глаза. Она улыбается:

– Да, согласна. Потому что я тебя люблю. И хочу быть с тобой.

Когда я обнимаю ее, между нами как будто проскакивает электрическая искра. Два месяца без нее – и вот наконец ее запах, ее волосы, ее тело – такое знакомое и незнакомое… Такое доступное и в то же время невероятно удивительное. В конце концов, именно она разрывает объятья. Берет мое лицо в свои руки и проводит пальцем по следам слез у меня на щеках.

– Ты что, действительно думал, что я не вернусь?

– Я знал, как это для тебя важно. И как ты была несчастна.

– Но все это в прошлом. – Алекс улыбается.