– Думаешь, мы поверим, что ты не рассказала человеку, которого считала агентом, защищавшем тебя, что вспомнила, как выглядели убийцы?

Я покраснела.

– Да. Марк сказал, что у них уже было признание. Даже если бы я что-то вспомнила, мои показания больше не были нужны. Вот почему я собиралась выйти из программы защиты свидетелей. Я не хотела рисковать.

– Свидетели не могут выйти из программы, – простонал Кесслер. – Ты остаешься в ней на всю жизнь.

Я повернулась к Диксону.

– Он сказал, что мой случай был особенным. Я ничего не знала. Мне должно было исполниться восемнадцать, преступник признался в убийстве и был в тюрьме. Мне никто не должен был угрожать. – Я потерла виски. – Но, очевидно, Лоренцо не был в тюрьме.

– Не был.

– И раз вы спрашиваете меня о высоком мужчине, значит, он тоже не в тюрьме.

– Снова верно, – кивнул Диксон.

Джейсон занял последнее место за столом.

– Кто тогда сидит в тюрьме? Было ли вообще признание?

Диксон и Кесслер переглянулись. Между ними образовался некий молчаливый диалог.

– Один человек признался в совершении убийства, которое видела Саша, – наконец ответил Диксон.

– И кто этот человек? – спросила я.

Старинные часы в коридоре отсчитывали секунды молчания. Напряжение в воздухе росло. Я посмотрела на Джейсона. Он покачал головой, не понимая, почему агенты молчали.

Я громко прокашлялась и спросила:

– Мы ведь решили рассказать друг другу все, что знаем. Так кого убили в тот день?

Диксон перевел взгляд с меня на Джейсона. Если сначала он был спокойным, то теперь явно встревожился.

– Этот человек был главой вражеской мафиозной семьи. Его звали Рубен Маркс.

Это имя ничего не значило для меня, поэтому я посмотрела на Джейсона. Но с его лица разом схлынули все краски. Он вцепился в край стола так сильно, что кончики его пальцев побелели.