Она покачала головой и вдруг кивнула.
— Дурак, — подтвердила она. — Я бы с большим удовольствием посидела бы с тобой на моей любимой твоей тахте, чем в шикарном ресторане на виду у всей этой братии. Зачем они мне нужны? Теперь понял, какой ты дурак?
— Никуда от нас не денется моя тахта, — философски заметил я. — А в жизни надо все попробовать.
— Что ты имеешь в виду?
— Разве ты не будешь рассказывать об этом вечере нашим внукам? — спросил я ее.
Рябинина задумалась, но только на секунду.
— Буду, — она вскинула голову и снова рассмеялась. — И еще я им расскажу, что их дед сделал бабушке предложение на виду у всей службы безопасности. Вся президентская охрана слушала, как он признавался ей в любви.
— Ну, до последнего еще дело не дошло, — возразил я. — Это я все-таки оставлю на потом. Здесь свидетелей быть не должно.
— Ты уверен? — весело смотрела она на меня.
— Абсолютно!
— Ура!
— Что?
— Ты все-таки это сделал, — сообщила она мне, ухмыляясь во весь рот.
— Что я сделал? — сопротивлялся я, хотя все уже прекрасно понял.
Рябинина торжествующе завопила:
— Ты признался мне в любви!
Я не протестовал, не возмущался, не пытался объяснить ей, что она не права.
Чего возмущаться?
Она права.