– Может… – начал Андрей.

Больше он ничего не успел сказать, потому что Линда притянула его к себе и поцеловала. Она поцеловала его с силой, заставившей забыть мужчину обо всех мыслях, а потом снова ускорила шаг. Держа Андрея за руку, потянула его налево, на Вестерлонггатан, откуда они внезапно свернули направо в темный переулок. Неужели за ними кто-то идет? Нет, нет, шаги и голоса, которые он слышал, доносились издали. Только Линда и он, разве нет?

Они миновали окно с красными рамами и черными ставнями и вошли в серую дверь, которую женщина, достав из сумочки ключ, открыла с некоторым трудом. Андрей заметил, что руки у нее дрожат, и его это заинтересовало. Неужели она по-прежнему боится бывшего мужа и его пособников?

Они стали подниматься по темной лестнице. Слышалось эхо их шагов, и Зандер почувствовал слабый запах чего-то затхлого. На одной из ступенек третьего этажа лежала игральная карта, дама пик, и ему это не понравилось; правда, он не понял, почему – просто какое-то глупое суеверие. Андрей попытался вытеснить эту мысль и подумать о том, как все-таки здорово, что они встретились. Линда тяжело дышала. Ее правая рука была сжата в кулак. Снаружи, в переулке, смеялся какой-то мужчина. Уж не над ним ли? Глупости! Он просто разволновался. Однако ему казалось, что они идут, идут и никак не придут. Неужели дом действительно такой высокий?…

Нет, они уже пришли. Подруга жила на самом верху, в мансарде. На двери имелась табличка с надписью «Орлов», Линда опять достала связку ключей. Но на этот раз рука ее не дрожала.

Микаэль Блумквист сидел в старомодно обставленной квартире на улице Проствэген, в Сольне, совсем рядом с большим кладбищем. Как и предсказывал Хольгер Пальмгрен, Маргарета Дальгрен, ничуть не колеблясь, сразу пригласила его к себе, и хотя по телефону ее голос звучал чуть маниакально, в жизни она оказалась элегантной худощавой дамой лет шестидесяти. Маргарета была одета в красивый желтый джемпер и черные брюки с заглаженными складками. Возможно, она успела принарядиться специально для него. На ней были туфли на высоком каблуке, и если бы не ее блуждающий взгляд, Микаэль, несмотря ни на что, принял бы ее за благополучную женщину.

– Значит, вы хотите узнать о Камилле? – спросила она.

– Прежде всего, о ее жизни в последние годы, если вам что-нибудь о них известно, – ответил Блумквист.

– Я помню, когда мы ее получили, – начала она так, будто не слушала его. – Мой муж Челль посчитал, что мы сможем одновременно оказать услугу обществу и увеличить нашу маленькую семью. У нас ведь был только один ребенок, бедняжка Муа… Ей тогда было четырнадцать, и она чувствовала себя довольно одинокой. Мы подумали, что ей пойдет на пользу, если мы возьмем приемную дочь ее возраста.