– Здравствуйте, – ответила Габриэлла.

– Не могу выразить, как я огорчена, что ты уходишь, – продолжила Хелена.

– Всему свое время.

– Ты уже имеешь представление, что будешь делать?

– Я переезжаю в Нью-Йорк. Хочу заняться правами человека – а меня, как вы знаете, уже давно приглашали в ООН.

– Для нас это очень грустно, Габриэлла. Но ты этого достойна.

– Значит, мое предательство забыто?

– Не всеми, можешь быть уверена. Но я рассматриваю это только как признак твоей хорошей натуры.

– Спасибо, Хелена.

– Ты собираешься перед уходом сделать у нас еще что-нибудь толковое?

– Не сегодня. Я пойду в пресс-клуб на встречу, посвященную памяти Андрея Зандера.

– Замечательно. Я должна доложить правительству обо всей этой неразберихе. Но вечером обязательно выпью бокал за юного Зандера, а также за тебя, Габриэлла.

Алона Касалес сидела на расстоянии и наблюдала панику с тайной усмешкой. Прежде всего она рассматривала адмирала Чарльза О’Коннора, ступавшего по полу так, будто он вовсе не руководитель самой могущественной разведывательной организации мира, а пристыженный школьник. С другой стороны, сегодня все начальники АНБ выглядели пристыженными и жалкими – все, кроме, разумеется, Эда.

Вообще-то, Эд тоже не казался радостным. Он размахивал руками, потный и желчный. Однако он вовсю козырял своим обычным авторитетом, и было заметно, что его побаивается даже О’Коннор. Собственно говоря, неудивительно. Эд вернулся из Стокгольма с поистине взрывным материалом, устроил страшный разнос и потребовал разборок и улучшений на всех уровнях, и руководитель АНБ, естественно, не был ему слишком благодарен. Вероятно, ему больше всего хотелось сразу отправить Эда в Сибирь.

Тем не менее О’Коннор ничего не мог поделать. Приблизившись к Эду, он весь съежился, а тот – довольно типично – даже не удосуживался поднять глаз. Нидхэм игнорировал руководителя АНБ так же, как обычно игнорировал всех бедолаг, на которых у него не было времени, и никто бы не взялся утверждать, что для О’Коннора ситуация улучшилась, когда разговор все-таки начался.

Эд, похоже, в основном фыркал, и хотя Алона не слышала ни слова, она довольно хорошо понимала, что говорилось, или, вернее, что не говорилось. У них с Эдом состоялось несколько долгих бесед, и она знала, что он категорически отказывается сообщать, откуда взял информацию, и вообще не намерен отступаться ни по одному пункту, – и она чувствовала, что ей это нравится.

Эд продолжал играть по-крупному, и Алона торжественно поклялась сражаться за добропорядочность в агентстве и оказывать Нидхэму любую доступную ей поддержку, если у него возникнут проблемы. Она также поклялась позвонить Габриэлле Гране и предпринять последнюю попытку пригласить ее в ресторан, если Габриэлла действительно едет сюда.