Пэйтон опять нахмурился, печаль сменилась холодным любопытством, которое граничило с сомнением.

— Да, я все понимаю, дорогая, но ведь о том, что он хотел вернуться, хочет вернуться, говорит только он сам, больше никто не может подтвердить.

— Я ему верю, — сказала Рашад.

— Он сам может этому верить, — сказал директор Отдела особых проектов. — Сейчас, после осмысления всего случившегося, у него могла возникнуть такая мысль.

— Не говорите загадками, Эм Джи. Что вы имеете в виду?

— Может быть, это вопрос и не слишком важный, но, я думаю, его стоит рассмотреть. Человек, который хочет исчезнуть из Вашингтона, действительно исчезнуть, а не открыть законодательный кабинет и учреждение общественных отношений или сделать какой-нибудь подобный подарок для правительственной службы, к которой он стремился, обычно не борется с тяжеловесами Пентагона на слушаниях подкомитета, которые транслируются по телевидению, и не выступает в воскресной программе, которую слышат в самых отдаленных уголках страны, и не проводит провокационную личную пресс-конференцию, которая гарантированно получит широкий резонанс. Он также не остается и темной лошадкой в специальном подкомитете по разведке, задавая жесткие вопросы, которые, может, и не способствуют рекламированию его имени в обществе, однако наверняка вызовут слухи о нем в столице. В сумме все эти действия не являются характерными для человека, стремящегося покинуть политическую арену и те привилегии, которые она может предложить. Здесь есть определенное несоответствие, как ты считаешь?

Эдриен Рашад утвердительно кивнула.

— Я обо всем этом его спрашивала и сначала даже обвинила в том, что ему нужно еще одно свидетельство человека, который был на месте событий, что у него тяжелый приступ политических амбиций. Он взорвался, отрицая все эти мотивы, только неистово настаивал, что просто хочет убраться из Вашингтона.

— Может быть, эти мысли возникли у него позже, — предположил Пэйтон. — Я спрашиваю это доброжелательно, потому что так происходит с любым здравомыслящим человеком. Предположим, этого очень удачливого индивидуума, а он ничто, если не является индивидуумом, вдруг коснулся вирус нашего Потомака, который велел ему всем этим заняться, использовать все шарики, которые у него есть, включая то, что он сделал в Омане. Затем он вдруг просыпается, приходит в себя и думает: «Боже мой, что я наделал? Что я здесь делаю? Мне не по дороге с этими людьми!..» Понимаешь, милая, он ведь не первый. Мы потеряли в этом городе огромное количество хороших мужчин и женщин, которые пришли к такому же выводу — им не по дороге с этими людьми здесь. Большинство из них — это совершенно независимые люди со своими суждениями, обычно подтвержденными успехом в той или иной области. Если они не ищут власти только ради утверждения своего «я» — а твой инстинкт отрицает это в Кендрике, и я доверяю твоему инстинкту — у этих людей обычно не хватает терпения на лабиринты бесконечных дебатов и компромиссов, которые являются побочным продуктом нашей системы. Твой конгрессмен не может быть похожим на таких?