— Знаю, но я сделаю так, как считаю нужным.

Подготовка длилась семь дней, а на восьмой на борт траулера, стоящего у побережья Раас-эль-Хадда взошли двадцать два пассажира. Их снаряжение было уложено под планширом. На девятый день, когда солнце садилось в Аравийское море, радар засек координаты грузового судна, отплывшего из Бахрейна. С наступлением темноты траулер взял курс на юг, следуя перехваченным координатам.

Смерть торговцу смертью!

46

46

Тяжелый, неуклюжий грузовой корабль покачивался на волнах в ночном мраке; его корма то вздымалась вверх, то падала вниз, подобно разъяренному хищнику, нацелившемуся на добычу. Траулер из Раас-эль-Хадда замедлил ход в полумиле от правого борта приближающегося судна. На воду были спущены две большие шлюпки, в первой из которых находилось двенадцать мужчин, а во второй — десять и одна женщина. Калехла Рашад сидела между Эваном Кендриком и оманским султаном.

Все они были облачены в водоотталкивающие костюмы; их лица едва виднелись в темноте, скрытые складками темной резины. Вдобавок к холщовым мешкам, переброшенным через спины, и связкам водонепроницаемого оружия, пристегнутым к поясам, у каждого из них были большие круглые присоски, прикрепленные к коленям и предплечьям. Обе шлюпки покачивались друг возле друга в темном море, поджидая приближающийся грузовой корабль. Когда большая темная посудина выроста перед ними из мрака, шлюпки подплыли к ней вплотную. Приглушенный шум их моторов потонул в плеске волн. Один за другим «пираты» прикрепляли свои присоски к корпусу корабля, при этом каждый страховал своего товарища слева, чтобы убедиться, что у того все в порядке. Потерь не было.

Медленно, подобно кучке муравьев, вползающих в грязную консервную банку, отряд из Омана карабкался по корпусу вверх, к планширам. Оказавшись наверху, они сняли присоски и выбросили их в море.

— Ты в порядке? — прошептала Калехла на ухо Эвану.

— В порядке? — возмутился Эван. — Руки у меня разламываются, и мне кажется, что ноги у меня до сих пор еще там, внизу, в воде, глаза бы мои туда не глядели!

— Прекрасно, значит, у тебя все нормально.

— И часто вы проделываете такие штуки?

— Не так уж часто, — сказала агент из Каира. — Но мне приходилось делать кое-что и похуже.

— Все вы психи.

— Зато я не суюсь в лагерь, полный террористов. Вот это я называю безумием!

— Ш-шш! — шепотом приказал султан Омана Ахмет Яменни. — Идем наверх. Тихо!

Палестинцы обезоружили полусонных часовых на корме, в середине корабля и на носу, а израильтяне, взбежав по сходням на верхнюю палубу, захватили пять моряков, расположившихся под навесом и потягивающих вино. Как и было заранее условлено, поскольку корабль находился в оманских водах, оманцы поднялись на капитанский мостик и официально заявили капитану, что судно поступает в их распоряжение в соответствии с королевским указом и должно следовать прежним курсом. Членов экипажа окружили и обыскали, у них были отняты ножи и ружья. Их поместили в караульный отсек, выставив там сменяющийся пост из трех человек — оманца, палестинца и израильтянина. Капитан, высокий, сухощавый, заросший бородой фаталист, хладнокровно реагировал на перемену обстоятельств, пожав плечами и не пробуя возражать или сопротивляться. Он оставался у руля, попросив лишь, чтобы его вовремя сменили первый и второй помощники. Когда просьба была удовлетворена, он произнес фразу, подводящую итог его философским размышлениям по поводу случившегося: