Но у нее больше не было сил придавать этому значение. Нисколько. Она уже давно оставила надежду на скорую смерть. Ей было попросту все равно, что произойдет. С этой минуты она решила отдаться апатии. Свести счеты и потушить свет.

Во всяком случае, она хотела этого больше всего.

Но сколько бы Софи ни пыталась, она не могла не спрашивать себя, что происходит. Почему у нее совершенно мокрые волосы и они пахнут шампунем? Она действительно слышит звук ножниц? Ее стригут?

На ее лице лежало влажное полотенце, и она не могла ничего видеть. Но слышала звон ножниц, когда те сделали свое дело и их положили на металлический поднос.

Ее волосы, конечно, надо было вымыть, и не один раз. Но разве она провела здесь так много времени, что ее надо подстричь? И разве имеет значение, что они немного отросли? Разве что-то вообще имеет значение?

Очевидно, да.

А что, если?.. Она не хотела додумывать эту мысль, но не могла удержаться. А что, если вопреки всему она выживет? А что, если она отбыла свое наказание, и теперь ее готовят к освобождению, и скоро она снова будет дома у своего любимого мужа? Как же она скучает по нему, по его теплым успокаивающим объятьям.

На нее положили что-то холодное, сначала на одну грудь, потом на другую. Затем на живот и дальше на ноги. Какой-то крем, который начали втирать руками.

Он хорошо пах.

Слабый запах кокоса.

77

77

Было только половина пятого утра, и до рассвета оставалось еще несколько часов. А что если вообще не рассветет? Но самый темный день в году еще впереди, подумала Дуня, когда, взяв картонный поднос с тремя кружками кофе, вылезла из машины и почувствовала, как холодный влажный ветер проникает во все маленькие невидимые дырочки в ее пальто. Даже вязаная шапка, которую мама Карстена подарила ей на Рождество и которую она упорно отказывалась носить, не сильно грела.

Впереди у парапета набережной она увидела Кьеля Рихтера и Яна Хеска, которые стояли и что-то обсуждали. Они замолчали, как только заметили, что она идет к ним. Не надо быть Эйнштейном, чтобы вычислить, что они обсуждали ее. И теперь, побыв на холоде меньше минуты, она была почти готова согласиться со многими аргументами Хеска и Рихтера, считавшими, что условия хуже некуда.

Темнота и холод одно дело. Но в воде было еще хуже. Сильный ветер так вздыбил поверхность, что тяжелые глыбы льда прижались друг к другу, как большие зубы, перемалывающие все на своем пути. К тому же ответственный за порт несколько раз напомнил им, что они должны закончить не позднее шести.

– Какие вы бодрые и веселые, – сказала Дуня, не получив в ответ даже улыбки. – Кофе? – Она держала поднос достаточно долго, и они, в конце концов, заставили себя взять по кружке. – Как у него дела?