– А ты сама что думаешь? – Хеск кивнул в сторону вздыбившейся воды. – У тебя есть желание туда прыгнуть?

– Нет, но я же не водолаз, и насколько я вижу, он уже внизу.

– Вниз всегда попадешь… – Хеск попробовал кофе и сжал зубы, чтобы не похвалить.

Затрещала рация Рихтера.

– Во всяком случае, машина здесь. Прием.

– Попробуй открыть дверь и залезть внутрь. Прием, – отозвался Рихтер и отошел в сторону, чтобы ему никто не мешал.

Дуня отпила кофе и посмотрела через парапет на черную ледяную жижу. Но не смогла разглядеть ни пузырьков, поднимающихся к поверхности, ни света прожектора, который водолаз наверняка забрал с собой. Она посмотрела на акваторию порта и на катера, стоящие на якоре у противоположной набережной, и еще дальше в сторону задней стороны замка Кронборг – последнего форпоста на востоке.

Во всяком случае, так она обычно чувствовала, когда смотрела на пролив и видела Швецию, возвышающуюся на другом берегу. Конечно, соседняя страна официально является нейтральной, и без сомнения шведы гораздо больше тяготеют к западным базовым ценностям. Но в них всегда присутствовал восточноевропейский дух со всеми их правилами, алкогольной монополией Systembolag и тому подобным.

Так она считала раньше. Теперь у нее возникло совсем другое чувство. Словно они не безнадежно отставали, а намного их опережали. Дуня не знала, с чем связано это чувство: то ли со встречей с сотрудницей полиции из Стокгольма на последнем сроке беременности, то ли с тем, что несколько дней назад она впервые за долгое время побывала в этой стране. Она была уверена только в одном: несмотря на события в Чевлинге, у нее возникло сильное желание поехать туда снова.

Дуня повернулась к Хеску и спросила его, понравился ли ему кофе, но сразу же пожалела. Почему она всегда должна прерывать молчание? Хеск со своей стороны не делал ничего, чтобы протянуть руку и разрядить мучительную атмосферу. Наоборот, он выждал, сколько было можно, и только потом пожал плечами и едва заметно кивнул.

– Вполне приличный.

– Я рада, – сказала Дуня, почувствовав, что все больше раздражается.

Пока что он и словом не обмолвился о том, как прекратил разговор прямо у нее под ухом, когда она находилась в смертельной опасности. К тому же он даже не удосужился отметить, что она была права в отношении вырезанной почки Карен Нойман. Если он думает, что ему удастся промолчать об этом, то ошибается.

– Потом я собираюсь заглянуть к Педерсену и узнать, что он думает о пропавшей почке, – сказала она, делает акцент на двух последних словах.