Закрыв глаза, девочка подумала о своих родителях. Дождливыми вечерами мама иногда доставала какую-нибудь настольную игру — «Монополию» или «Скрэббл», — и они все втроем играли в нее. Иногда папа готовил попкорн. Эбби чуть ли не как наяву ощутила аромат горячего попкорна, который отец выкладывал в миску на столе, всегда предупреждая ее, что в нем могут попадаться непрожарившиеся зернышки.

Она больше никогда не увидит своих. Хотелось заплакать, хотелось всхлипнуть, хотелось оплакать себя. Но Эбигейл слишком устала даже для слез.

Что-то больно впивалось в ногу. Она явственно чувствовала это — какой-то острый предмет, сместившийся со своего места на очередном ухабе, теперь утыкался ей в лодыжку. Еще один ухаб, и она вскрикнула от боли. Эта штука буквально вреза́лась в нее.

Нож. Окровавленный нож, которым эта женщина вчера ей угрожала. Который она бросила в багажник. Эбигейл кое-как извернулась, пытаясь ухватить острый предмет, но сумела лишь вновь порезать ногу. Рана казалась глубокой, и голова закружилась от боли.

Сменив стратегию, она попыталась зацепить нож ногой. Можно было попытаться подтащить его ближе к рукам — или, по крайней мере, оттолкнуть подальше от кровоточащих ног.

Рев дождя смешивался с гулом мотора и заунывным посвистыванием ветра, а Эбигейл все сгибала и разгибала связанные ноги. Дважды промахнулась; каждое движение выходило неуклюжим и неловким. Третий пинок достиг цели. Она ощутила контакт, услышала, как эта штука со звоном отлетела куда-то, но так и непонятно куда. Она потеряла нож.

Эбигейл осторожно повернулась, опасаясь, что внезапное движение насадит ее на острое лезвие. Медленно, как змея, она двигалась в тесном пространстве багажника, пытаясь нащупать нож всем своим телом.

Первым на него натолкнулся живот — похоже, на рукоятку, к ее огромному облегчению. Дело продвигалось медленно, но Эбигейл ухитрилась перевернуться на спину, и ее пальцы неловко сомкнулись на рукоятке.

Лезвие было острым, но перерезать веревку, стянувшую ей запястья, оказалось нелегко. Она резанула по ней еще два раза, на второй раз едва не выронив нож. А потом вдруг ощутила, что захват впившейся в запястья веревки ослаб. Руки свободны!

Эбигейл опять всхлипнула, на сей раз от облегчения, сжимая и разжимая пальцы и чувствуя, как кровь возвращается в них.

После этого перерезать веревку на ногах было уже просто.

Девочка приостановилась, чтобы подумать. Она не связана. У нее есть нож.

А теперь что? ***

Дождь усилился, оглушительно барабаня по крыше машины. Из-за этого Ханне почти ничего не было слышно. Она истошно орала на Митчелла по телефону.