– Разумеется, не в порядке. Разве ты не слышишь? Я только что звонила Сальваторе Ло Бианко. С таким же успехом я могла бы снять трусы на публике.

– Инспектору Ло Бианко?.. Я не знал, что он еще в Лондоне. Мы виделись один раз, на том концерте чечеточников. Ты не хочешь рассказать мне, что происходит?

Единственное, что хотела Барбара, – прекратить этот разговор. Что она и сделала. Уинстон несколько раз повторил ее имя, потом позвонил ей на мобильный, потом на стационарный телефон и в конечном итоге отправил сообщение: «Позвони, если захочешь еще поговорить». Потом пошел домой.

Войдя в квартиру, он услышал голоса: длинные тирады матери и неуверенные ответы Монифы. Они сидели на кухне, пропитанной ароматами говядины и курицы; три кастрюльки были закрыты сначала фольгой, затем крышками. Первой его увидела мать.

– Монифа приготовила суп эведу, Бриллиант. И жаркое бука. А еще сделала фуфу. Фуфу – это маниок, но Монифа говорит, что ее можно сделать из… как вы сказали, Монифа?

– Из чего угодно. Из плантана, кассавы, ямса…

– Можно ему взглянуть, Монифа? – спросила Элис. – Он никогда не видел фуфу.

Монифа кивнула.

– Да-да, – с улыбкой сказала она и подняла одну из крышек.

Нката изучил содержимое кастрюли. Оказалось, что фуфу – это буханка кремового цвета, но это был не хлеб, не картофель или что-либо еще; это был фуфу. Элис объяснила, что его макают или им зачерпывают суп. Никаких столовых приборов. А если есть его так, как говорит Монифа, то фуфу не жуют, а проглатывают целиком.

Похоже, в этом случае прием Геймлиха[26] ему гарантирован. Вероятно, Монифа прочла эту мысль на лице Нкаты и поспешила успокоить его:

– Нет-нет, вы должны жевать, если никогда раньше не ели фуфу.