– И ты надеешься, что на большой бал пригласили членов семьи?

– Именно.

Коломба задумалась.

– Если один из них заселился в гостиницу, если его имя внесено в систему бронирования и если кто-то из коллег согласится оказать мне услугу…

– Я в тебя верю.

Звонить своим амиго после того, как она их отстранила, Коломбе не хотелось, поэтому она без промедления обратилась к Лео и, выйдя на террасу, разбудила его видеозвонком по «Снэпчату». Через двадцать минут она получила нужный ответ, а еще через час все трое сели в поезд, который, согласно расписанию, должен был прибыть в Венецию ровно за час до начала благотворительного фуршета в честь покойной Паолы Ветри.

20

20

Свернувшийся в позу эмбриона Франческо Ветри лежал на полу в одних трусах. Он не спал, но не видел никаких причин вставать – его слишком заворожил узор ковролина. Только подумать, что в материнском доме он не удостаивал и взглядом столетние бухарские ковры в гостиной. Франческо хорошо видел только правым глазом, потому что левый был поврежден очередной инъекцией, которую слегка небрежно произвела Гильтине.

Она тем временем тщательно и с предельным вниманием накладывала на лицо базу, хотя кожа вскипала под слоем плотного воска, предназначавшегося для реставрации тел после дорожных аварий. Поверх воска Гильтине нанесла обыкновенную декоративную косметику. Наконец она подвела брови, накрасила веки тенями цвета «шампань», чтобы подчеркнуть серые глаза, и провела по губам светлой помадой, а затем посмотрелась в зеркало, спрашивая себя, не это ли лицо видит ее галлюцинирующий пленник.

Гильтине понимала, что состояние Франческо вызвано коктейлем из мескалина и псилоцибина, но он так горячо настаивал, что она прекрасна, что она ощутила смутную тревогу и ввела ему дополнительную дозу, чтобы заставить его замолчать. Обычно она не поддавалась порывам, но конец был уже близок, и ей становилось все больше не по себе. Гильтине жила взаймы, и кредиторам не терпелось взыскать долг. Их бормотание слышалось в каждом скрипе мебели, в каждом шорохе штор, крики – в поднятых пароходиками волнах, рев – в гудках барж.

Она надела изумрудные серьги, когда-то принадлежавшие ее любимой женщине. Теперь Гильтине помнила только ее прикосновения и вкус ее кожи. Она чувствовала, как серьги подрагивают в ее мочках: в воздухе сгущалось электричество. Казалось, вот-вот грянет молния. Гильтине знала – грядет великая тьма. Пустота. Партия, которую она начала однажды ночью в Шанхае, выбравшись из ледяной воды, близилась к завершению.

Последние фигуры занимали позиции на шахматной доске.