Ужин состоял из ополовиненной пачки печенья и нескольких глотков воды. Мы наблюдали, как солнце уходит за кроны сосен, как тупятся лезвия лучей, как они краснеют и растворяются в чаще. Небо над ней алело, словно там полыхал дом.

— Какие-то ненормальные тут закаты, — сказала Кэрол.

Ей просто хотелось верить, что в зоне всё ненормальное. Закат был самым обычным. Длинные руки теней дотянулись до нас, расползлись, и скоро тень была везде. Воздух остыл.

Я посмотрел на Кэрол: она спала, съёжившись на спальнике. Я укрыл её курткой и пошёл оглядеться.

Побродив до глухих сумерек, я не нашёл ничего интересного, кроме бело-голубой кабины ЗИЛа в паучках ржавчины. Любители сувениров сняли с него руль, приборы, дверные ручки, подфарники и даже мелкие проводки.

Я вернулся к лагерю и тоже лёг, но организм не хотел выходить из режима преодоления усталости, сердце работало мерно, как судовой дизель, и вместо расслабления я чувствовал тревогу. Я знал это состояние: просто не хочу потерять контроль над ситуацией.

Я смотрел в стык неба, где рыжий закат переходил в голубой купол востока. Когда я снова посмотрел на Кэрол, она задумчиво разглядывала меня.

— Спи, — сказал я.

Она кивнула, закрыла глаза, но заснуть не смогла. Вскоре я заметил, что она смотрит в небо, где лениво разгоралась первая звезда. От усталости бывает бессонница.

Разводить костёр мы побоялись, помня о наставлениях Лиса, но, когда сгустились сумерки, я зажёг горелку. Голубая радужка пламени сделала жизнь веселее. Когда ты лишён почти всего, даже самое мелкое событие укрепляют твою веру в успех.

— Может, оставить газ на завтра? — с сомнением спросила Кэрол, хотя я видел, как ей нравится моргание огня.

— Нам хватит, — ответил я.

Я не был в этом уверен, но знал другое: нельзя сидеть в кромешной тьме. Нужен хоть какой-то ориентир, и светящееся кольцо было живым свидетельством того, что некоторая часть мира ещё на нашей стороне.

Маски мы больше не надевали. Кэрол, подобрав колени, положила на них подбородок, и вдруг спросила:

— А у вас семья есть?

Я покачал головой. Она не отстала. Пустота вечера сделала её любопытство кровожадным, поэтому она сыпала вопросами. Почему мы разбежались с Ириной? Каково это — жить одному? Кто её предшественница? Почему я не завёл детей? Почему не женюсь?

— Я был женат, — ответил я после паузы, размышляя, стоит ли сворачивать на эту тему. Кэрол вцепилась мёртвой хваткой: эта подробность словно бы перевернуло её представление обо мне. Я был женат? И на ком?

Я ответил правду: на женщине по имени Вика, которая умерла, как умирают в конце концов все люди, просто в нашем случае это произошло слишком рано. Кэрол почувствовала топкую почву и прекратила расспросы, но интерес выдавали её пальцы, которые нетерпеливо скребли грубую ткань джинсов.